Матабар. II (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич Дрой
По мере того как Ардан погружался все глубже и глубже, окружающие звуки комнаты стихали, сменяясь трелью неземных голосов. Те перекликались между собой, легким шелестом ветхих свитков, хранящихся в библиотеке этажом выше, или призрачной мелодией ветра, проносящегося по бесплодным просторам гранитных набережных и зданий из стали и бетона.
Эти голоса сплетали затейливые истории о забытых эпохах и невиданных мирах; о местах, где в воздухе витала магия и где звезды вели длинные разговоры с землей. Они бормотали на древних и загадочных языках, а их отзвуки были столь богаты и запутанны, что проносились мимо него, такие же неуловимые, как и лунные лучи, пробивающиеся сквозь полог хмурой ночи.
Их шепот Ардан тоже слышал.
Те бренчали струнами гитар и звенели под пальцами незримого музыканта, едва касавшегося клавиш призрачного рояля.
Каждый голос представал загадкой, именами и преданиями, с которыми ему еще только предстояло столкнуться. Они были похожи на далекие созвездия, сияющие и манящие, но остающиеся недоступными для его понимания, окутанные пеленой загадочности.
И он бежал мимо них, лишь ненадолго задерживаясь, чтобы полюбоваться призрачной красотой.
Ардан искал другое.
То, одно из немногих имен, что ему прежде уже доводилось слышать.
Там, среди тихого, едва различимого оркестра шепотов возник один-единственный голос — не просто голос, а целая песня. Она звучала чистыми и ясными напевами, подобно звону морозного колокольчика или песне северного сияния. Прозрачные кристаллики танцевали навстречу друг другу, каждый из них острее и ярче предыдущего, храня внутри лабиринта из отсветов память зимней ночи и ласку снежного ветра. Когда Ардан потянулся к ним, ему показалось, что знакомая рука, холодная и в то же время успокаивающая, переплелась с его собственной в попытке затянуть внутрь клубящегося белого шторма.
Звуки, образы, ощущения и все то, чему в человеческом языке не было слов, рисовало в сознании Ардана яркие картины.
С карнизов ветхих домиков, как драгоценные кинжалы, свисали затейливые и изящные сосульки; густые снежные шквалы с безмолвным благоговением обрушивались вниз с горных вершин, укутывая вековые леса в сверкающие белые плащи; замерзшие озера, огромные и безмятежные, бесплотно мерцали в объятиях серебристой луны. Дети играли в снежки и их смех звенел среди мерцающего покрова, укутавшего блеском уставшую землю.
И сама земля.
Изнывавшая от жары, утомленная рождением новых всходов, спряталась в неге холодного сна, внутри которого она могла отдохнуть и набрать сил перед началом нового цикла.
Это имя для Ардана не было просто словом или образом, а скорее отзвуком из глубины души, заветным воспоминанием, которое жило с ним на протяжении прожитых зим и звало его домой сквозь время.
Он чувствовал непреодолимую тягу, желание слиться с этим голосом, стать единым целым с морозными объятиями столь знакомых образов. Но как только Ардан приблизился к источнику, как только он почти почувствовал, что ледяные нити обвивают его сознание, Имя ускользнуло.
Его форма неустанно изменялась, напоминая то переменчивость снежной бури, то мимолетное мерцание инея под первыми лучами рассвета, то хруст замершего воздуха посреди острых, каменных пиков.
И с каждым мгновением, проведенным Арданом в этой несмолкающей круговерти, он постепенно терял самого себя. Свои мысли, свою память, даже собственное имя — все это растворялось, становясь, постепенно, частью той песни и танца, которыми манило его Имя Льда.
Зная, что может потерять себя, Ардан «схватил» одну из снежинок с далеких горных вершин, а может и льдинку с поверхности спящей реки, или поймал снежок, пущенный в него смеющемся ребенком или же пленил отзвук хрустящего снега, проминающегося под шагами охотников и добычи.
Когда же он открыл глаза, то прошептал услышанные им слова и на его руке появилась маленькая, не больше спичечного коробка, льдинка.
Мгновение и вот она раскинула широкие крылья и к потолку зала взмыл миниатюрный, ледяной орел. Его прозрачное, гладкое тельце ловило лучи света, искажая и преломляя их, а снежные перья роняли вниз мерцающий дождь из мельчайших снежинок.
Ардан произнес слова, не губами и языком, а волей, сердцем и разумом и ледяной орел, рухнул вниз в крутом пике. Ардан произнес другие слова и тот снова взмыл вверх, раскинув свои маленькие, но такие крепкие крылья.
Ардан протянул ладонь, прошептав новые слова и орел, вернувшись обратно, предстал в образе могучего мустанга прерий. Отбивая копытом снежные искры, он понесся по невидимым глазу воздушным тропам.
А затем все прекратилось.
Мустанг исчез, упав на пол льдинкой, мгновенно растворившейся в прозрачной, белесой дымке.
Арди, со вздохом, посмотрел на указательный палец левой руки, на подушечке которого уже затягивалась едва заметная алая точка, оставленная иголкой.
Мало того, что он не мог взять с собой больше, чем самый маленький осколок Имени Льда, так еще и не был способен удержать концентрацию и волю даже, когда его отвлекала такая мелочь, как уколотый палец.
— Тоже мне, Говорящий, — прошептал юноша и тут же дернулся в сторону дверей.
Может это из-за того, что он уже не в первый раз ощущал, как за ним наблюдают, а может потому, что совсем недавно бродил сознанием по изнанке окружающего мира.
Так или иначе — в этот раз он почувствовал не только чужой взгляд, но и присутствие.
— Кто здесь⁈ — выкрикнул юноша, машинально хватаясь за рукоять отцовского ножа, покоившегося в ножнах у него на пояснице.
В ответ лишь тишина и пропавшее ощущение, что кто-либо за ним подглядывает.
Нахмурившись, Арди посмотрел на висевшие над входом часы. Стрелки показывали почти полвосьмого, что заставило юношу едва ли не выругаться от досады.
Именно поэтому он предпочитал заканчивать занятия искусством Эан’хане, потому как из-за него не просто — можно было потерять счет часам и минутам, а потому, что разум оказывался неспособен одновременно отдавать себе отчет во времени и еще и прислушиваться к Именам.
Поднявшись на ноги, Ардан прошел по залу и, аккуратно перешагнув через бортик, вышел за дверь.
Около порога, как и всегда, лежало блестящее серебренным покрытием блюдо, настолько отполированное, что его смело можно было использовать вместо зеркала. На нем примостились две накрытых тарелки с гарниром и мясом и бокал с морсом. Только в этот раз бокал не стоял на ножке, сверкая хрустальной чашей, а лежал на боку, а из него все еще потихоньку выливалось содержимое.
Арди опустился на корточки и присмотрелся в размазанные отпечатки следов на полу, рваной вереницей уходящих в сторону лестницы.
Он прочел их едва ли не проще, чем в лесу. Там ведь в дело вмешивался вспучившийся мох, ветер, принесший веточки и листочки или высокая трава.
Здесь же…
Юноша провел пальцами по холодной влаге.
Кто-то стоял у двери. Причем не со стороны коридора, а изнутри, а затем поспешно выскользнул за дверь, но не заметил блюдо и зацепил морс. Потоптался немного, после чего помчался на лестницу.
— Не Уроносов, — прошептал Ардан.
То, как сильно размазались отпечатки, ясно говорило о том, что подглядывавший все это время за Арди не просто уходил, а убегал. Вот только расстояние между следами были слишком маленьким даже для Урносова. Да и вряд ли пятизвездный маг стал бы убегать.
Для Татьяны или Атуры след слишком легкий, а для Дэвенпорта, опять же, слишком маленькие расстояния. Да и он тоже не убегал бы.
Из тех, с кем в доме пересекался Ардан, оставался лишь мальчик, отдаленно напоминавший Татьяну, либо…
— Либо другой работник, большинство из которых я даже не видел, — вынес вердикт Ардан и тут же хлопнул себя по лбу.
Чтобы он не смог заметить подсматривающего, тот должен был уметь пользоваться Звездной Магией, либо владеть каким-нибудь своеобразным артефактом.
Оба варианта к слугам вряд ли были применимы.
— И кто же ты, странный незнакомец? — прошептал себе под нос Арди.
