Скандинав (СИ) - Валерий Александрович Гуров
Раскачиваюсь из стороны в сторону и смотрю на звезды, в один миг вдруг отчетливо поняв, что никакого виртуального мира больше нет… Я оказался прямиком в 862 году физически, реальный мир прошлого и виртуальный мир будущего переплелись и шагнули за пределы созданной программы. Как это произошло? Я даже не стал искать ответ — когда ты сгораешь от жару, без куска съестного во рту, единственные мысли в этот миг — как выжить в новой реальности. Новая реальность заставляет действовать. Поднимаюсь на ноги, покачиваясь, собираю траву для «матраса», на котором смогу пережить эту ночь. И насобирав внушительную охапку, иду к костру, рядом с которым возвожу свою ночную кровать. Славяне спят после тяжелого дневного пути. У костра теплее и несколько минут спустя, закрыв глаза, я поддаюсь размышлениям о Новгороде. Великом Новгороде, куда теперь лежит мой путь вслед за группой торговцев из Ладоги и их семьями. Ловлю себя на мысли, что думаю отныне своим новым настоящим — реальностью земли, в которой оказался. Возникают новые вопросы — что если все сложилось совершенно не так, как известно в официальной истории. Не зря ведь существовал спор по поводу 862 года в науке? Спор существовал потому, что никому из ученых не было достоверно известно о том, как все происходило на самом деле, а значит вариаций событий могло быть великое множество. Братья уверенно говорят, что атака данов на Ладогу — привычное дело. Что захватчики не ходят дальше берега и не заходят в Новгород потому, что там собак пришлых погонят варяги. Так что если в таком случае атаковал Ладогу не Рюрик? Что если Рюрик, тот Рюрик, который известен как первый русский князь, сейчас сидит в Новгороде? Уже сидит там на княжении, чем черт не шутит? Об этом же сказано в летописи, в конце то концов. Да, система четко идентифицировала лидера напавших, как Рюрика Ютландского, но этот товарищ лишь «один из», претендовавших на место реального Рюрика, как первого князя в 862 году. И вообще, вполне может оказаться, что на эти земли пришли сразу несколько «рюриков» в одно и то же время, а учитывая погрешность летописи в датировке, так фиг его знает как оно на самом деле. Узнаю…
С этими мыслями проваливаюсь в глубокий сон, не ведая, что будет дальше и в какой реальности я проснусь.
Глава 4
* * *
Утро выдалось тяжелым. Я с трудом продираю глаза из-за того, что начал замерзать. Температура спала, мне стало чуточку лучше — рана, как на собаке, снова начала затягиваться.
За ночь костер выгорел и теперь практически не отдаёт тепла, хотя славянам все же кое-как удалось соорудить из выгоревших угольков подобие печки. От угольков идёт жар и прямо туда положили горшочки с провиантом, чтобы как следует разогреть. Сказать, что мне хочется есть, значит ничего не сказать. Пожалуй, именно голод таки заставляет меня окончательно проснуться и подняться, оторваться от своего псевдо-матраса из сложенной на голой земле травы, теряя последние кусочки тепла в это холодное утро. Вижу, что подо мной остается красное пятно — рана видать кровила, вся повязка влажная. Снимаю, делаю по новой — отрываю второй рукав у рубахи.
С завистью кошусь на горшочки с провиантом, содержанием которых предстояло отзавтракать славянам. Мне тоже следует подумать чем набить желудок на первое время. Голод не тетка и очень скоро можно получить голодный обморок. Да и рана заживает хуже, когда в организме нет на то энергии.
Отхожу в рощу, чтобы справить нужду, поеживаясь от холодного ветра. Во рту как будто кошки нагадили, в глазах песок. Тут не умыться, ни почистить зубы, да тут даже жопу вытереть нечем, извиняюсь за подробности. Тот еще трип. К моему счастью температура медленно и уверенно подымается, все ярче и теплее светит солнце. По пути обнаруживаю несколько букашек, сидящих в земле и на траве, которых после некоторых раздумий, съедаю. Во рту появляется горечь, а жуки, захрустев на зубах, брызгают слизью, превратившись в массу наподобие желе. Впрочем, жить захочешь — не то потянешь в рот. Жить же я очень хочу, поэтому жую старательно, стараясь насытиться тем малым, что у есть. Мерзость еще та и не наешься толком, но на ютубе я видел, что в условиях выживания помогает. Сил съеденные насекомые действительно придают, но живот все еще пуст, хотя что-то там внутри «заработало», издавая характерные звуки.
Я еще некоторое время ищу жучков, нахожу, съедаю, а потом, видя, что славяне собираются продолжать путь, возвращаюсь к потухшему костру.
— Выпей, — передо мной возникает беременная женщина.
Правда женщиной ее можно назвать с большой натяжкой. Правильнее сказать девчонка, малолетка лет этак пятнадцати от роду, не больше. Свободная рубаха прячет ее округлившийся живот — девчонка на последних месяцах беременности. Она смотрит мне прямо в глаза своими голубыми как небо глазами и искренне улыбается. Ее каштановые волосы, спадающие на плечи перепачканы в грязи и засалены, ровно как выпачкано в саже ее лицо…
— Выпей, — повторяет она.
В руках девчонка держит небольшой глиняный горшочек, от которого идёт пар и приятный запах сваренного зерна. Судя по всему самая обыкновенная каша, сваренная на воде. Никакого тебе молока, но за эту кашу я отдам миллион долларов, будь у меня таковой. Живот снова крутит, язык прилипает к небу, как-то особо не помогли сожранные жучки. Эти ощущения только усиливаются при виде горшочка с горячей кашей. Однако, забирать кашу у беременной девчонки — преступление. После некоторой паузы все же отказываюсь — не сволочь же какая. Нет, чужого мне не надо, как не хочется. Да и слово дал, что не буду в пути никого объедать, сам как-нибудь выкарабкаюсь. Вон жучков, паучков, таракашек слопаю.
— Спасибо, но я не могу этого взять, — заверяю.
— Выпей, я свое уже съела и не голодна, поэтому делюсь с тобой, — она буквально вручает мне горшок и, не дожидаясь ответ уходит, да так быстро, будто боясь услышать новый отказ.
Остаюсь
