Джоэл Розенберг - Путь к Эвенору

— Ухабистый Тракт.

Андреа кивнула сама себе и поманила нас за собой. Извилистая улочка с глинобитными домами резко сворачивала футах в ста позади нас и примерно в стольких же впереди. Дома были слишком высоки, чтобы поверх них что-нибудь рассмотреть — видно было только дальнее мерцание купола

Фэйри на севере.

Тишь да гладь — только грязь, дома да волшебные огоньки.

— Все спокойно, — сказал я. — Даже слишком, кемо сабе.

Ахира хмыкнул.

— Заткнись, — сказал он беззлобно, и мы пошли к Энди, — Бери что дают.

Тэннети медленно поворачивалась, словно кинокамера кругового обзора — чем-то подобным она в своем роде и была. Я не виню ее за желание охватить все — округа была совершенно обыденной, я ожидал увидеть Эвенор совсем не таким. Где мерцание? Улица, на которой мы стояли, была обычной и твердой, как всякая другая улица.

Я собрался задать дурацкий вопрос, но Джейсон меня опередил.

— Где же мерцание? Почему все так стабильно? — спросил он.

Андреа не обернулась.

— Мерцание — от неопределенности. Эвенор никогда сам не знает, что собой представляет, и эта неуверенность растет. Но чем бы он ни был, мы здесь, и это все определяет. Мы можем быть только в одном месте и времени.

Моя реакция па разъяснения магии всегда одна и та же:

— А!

Есть три теории, как себя вести в незнакомых — и враждебных — городах. Моя любимая теория советует вообще туда не соваться: очень редко тебя могут убить там, где тебя нет. Вторая по приемлемости — разделить отряд надвое, чтобы каждая группа двигалась по своей стороне, прикрывая другую. Это ограничивает возможности стрельбы для тех, кто прячется в домах по сторонам улицы.

Третья — шагать прямо посреди улицы: считается, что так вы успеете заметить и отразить любое нападение.

Именно эта теория мне не очень нравится, так что я сдвинулся к приподнятому над улицей тротуару.

— Нет, — сказала Андреа, не оборачиваясь. — Не надо. Ты можешь потеряться. А это нельзя.

— Потеряться? Слушайте, я не из тех, кто теряется. У меня нет идеального чувства направления — но на городских улицах меня можно потерять, только сильно постаравшись.

Верно, Уолтер — но что, если туман дойдет тебе до самого носа?

Я остался со всеми.

Ухабистый Тракт извивался и изгибался еще с четверть мили — пока возле крошечного скверика не разделился пополам: левый рукав вливался в мощеную улицу, правый вел вниз, в еще большую грязь.

Я наклонился к Ахире:

— Хочешь поспорим, куда нам дальше?

— Сюда.

Андреа шагнула в грязь — и тут же утонула в ней по самые икры.

— Здесь недавно здорово лило, — заметил Ахира, шаря глазами по сторонам.

— В самую точку, Шерлок.

Мы двинулись по грязи следом за ней, сапоги наши чавкали и чмокали всякий раз, когда мы поднимали ногу и опускали ее...

на горячую сухую пыль улицы. Нас окружал полуденный солнечный жар и разноголосый говор рыночной площади.

— Люди, — сказал Ахира. — Как приятно видеть людей!

Тут мне пришло в голову, что все они прекратят сейчас продавать и покупать, оскалят огромные клыки и бросятся на меня — но порой мне все же везет, и ожидания меня обмывают.

В вышине, над головой, плясали и пересвистывались с дюжину деревянных флейт: ныряли во влажном воздухе, наигрывая высокими звенящими голосками сумасшедшую мелодию. Не ахти какая музыка: восьмитактная, без особых вариаций.

Нам пришлось быстренько отпрыгнуть в сторону, уворачиваясь от пары коней — громадин вроде клайдсдейлов, только в яблоках, — тащивших тяжело груженный фургон.

Мы сгрудились вокруг Андреа, как школьники вокруг учительницы. Что было не слишком далеко от истины.

Ладно, я туповат, но в конце концов до меня дошло: Эвенор не знает не столько что он, сколько когда он. Обычно попасть из утра в вечер просто, но полудня при этом не миновать. Если только все — включая время — не встанет с ног на голову. Черт возьми, а ведь мы, может статься, шагнули из сегодня во вчера.

Был базарный день, и торговля шла довольно бойко под посвистывание флейт.

Неподалеку, над горой плетеных корзин, румяный продавец яблок вел бесконечный торг с высоким костлявым человеком в дорожном плаще и шляпе с обвисшими полями. За ними одна из нескладный тварей — ладно, я буду называть из уркхами или орками, пока вы для них лучшее имя не найдете, спасибо, — неуклюже жестикулируя, доказывала, что мясник слишком много запрашивает за бараний окорок. Во всяком случае, я надеюсь, что это была баранина -— ляжка вполне могла оказаться чабаньей.

Над улицей возвышался купол Посольства Фэйри — от нас его отделяла всего пара-тройка перекрестков.

— Сюда, и постарайтесь ни на что не наткнуться, — сказала Энди, ныряя в толпу; мимо, грохоча подковами и колесами, как раз проезжала запряженная тяжеловозами фура. Сложность передвижения в толпе — приходится все время подавлять боевые рефлексы. Я не люблю, когда меня пинают и подталкивают — предпочитаю пинаться и толкаться сам. Только так надо работать в толпе — а я, поверьте, не такой уж плохой карманник. Хотя сейчас не время было проверять, на уровне ли это мое мастерство.

Мы шли по улице, вдоль забитых всякой всячиной торговых рядов, где толстый торговец яблоками бесконечно торговался с высоким покупателем в плаще и шляпе, мимо спорящего с мясником орка, мимо лавок, где свечники заливали Воск и вкладывали фитили в формы, а толстая старуха-корзинщица вплетала очередной прут в странной формы корзину.

Что-то в этом меня тревожило, и я быстро коснулся плеча Ахиры, скользнул в хвост нашей группы и оглянулся. Да, разумеется, неприятности стоит оставлять позади, но обезьянье любопытство способствует выживанию — если не перебарщивать с ним.

Они занимались все тем же. Все они. Орк по-прежнему торговался за мясо, высокий покупатель спорил с коротышкой-купцом, а корзинщица все еще не вплела...

Тяжело груженная фура прогрохотала мимо, влекомая двумя похожими на клайдсдейлов тяжеловозами.

И флейты плясали над головой, высвистывая все тот же восьмитактный мотив...

Я пробился назад к Андреа.

— Энди...

Она предостерегающе подняла палец и пробормотала новое заклинание.

— Нам сюда. — Локтями раздвигая толпу, она прошла между двух прилавков — в прохладу дня...

...и темноту ночи в самой середине квадратной — нет, треугольной площади. В нее вливались три улицы, каждая оканчивалась клинообразным домом, будто долькой каменного пирога. Ни окон, ни дверей у домов не было.

В центре площади стоял пьедестал со статуей, хотя что это за статуя — я не понял.