Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка

Зал практически не изменился, насколько могу помнить. Трапециевидный, широкий у входа, он постепенно сужался до двенадцати-тринадцати локтей на противоположной стороне, где, на некотором возвышении, стоял пустующий ныне трон, на сиденье которого сейчас лежит царская корона. Справа от трона высокое кресло — место для царевича. Когда я уезжал в обитель Святого Солнца, их там было два.

Слева, чуть подальше, развернутое к трону полубоком, — еще одно кресло, место примаса. Вон он там, расселся в раззолоченном одеянии первосвященника.

Вдоль стен — кресла князей, по восемнадцать штук с каждой стороны, с изящными полукруглыми кафедрами-рострами из резного дерева перед ними, дабы каждый выступающий в Совете был виден всем присутствующим.

Одно кресло, между князьями Хатикани и Софенине, пустует. Неудивительно — линия князей Аршакии прервалась еще при моем деде.

Яркий свет из высоко расположенных окон в правой стене лился в зал. В это время тут всегда светло — недаром заседания всегда начинают в полдень. А если князья засидятся или просто в случае непогоды, можно зажечь трехногие бронзовые канделябры, что стоят между креслами.

Моего появления ждали. Сразу видно, что ждали — смотрят все испытующе, внимательно, что это за царевич-то у нас тут такой выискался? Настороженно, но без удивления. Еще бы, за сутки, что я провел в Аарте, все о моем прибытии успели узнать. И косточки мне перемыть — тоже.

— Меня зовут Лисапет, я сын Лендеда и брат Кагена, царей Ашшории, и пришел заявить о своем праве на корону и трон. — Говорить очень громко не требовалось, в зале прекрасная акустика.

— Шовет рашшмотрит твое шаявление, шаревищь, — ответил главный министр, с трудом поднявшись.

— Рассмотрит? — Я позволил себе откровенно язвительную усмешку. — Как же вы будете судить о моих правах, если свои же не чтите? Отчего моя невестка стоит здесь, у порога? Разве не венчалась она княгиней Шехамы? Разве не это княжество было ее приданым, которое после смерти мужа должно возвратить вдове? И разве теперь не обязана она участвовать в Совете наравне со всеми прочими князьями?

— Этого еще не хватало… — раздался чей-то голос.

— А ведь прав царевич! — запальчиво воскликнул в ответ молодой, лет тринадцати, здоровущий парень, вскакивая с места.

Благородное собрание сдержанно зашумело.

— Шядь, княщь Лекшик! — махнул рукой Тонай Старый. — И вы помолщите вше! Вопрош щерьешный, такие долшно примашу толковать — на то его в Шовет и шовут вшегда.

Собрание успокоилось — и из уважения к летам главного министра, да и просто было интересно, как Йожадату выкручиваться станет. Его влияние на Кагена в последний год правления заметно выросло, тот даже поручил первосвященнику позаботиться о воспитании внуков, и любви между ним и Валиссой это никак не способствовало.

— Ты прав, кому как не ему судить об этом, — невозмутимо ответил я. — Уверен, что он подтвердит мои слова и защитит права несчастной вдовы, к вящей славе Святого Солнца.

Начавший уже подниматься Йожадату чуть не запутался в своей фиолетовой мантии от такого неприкрытого указания на то, что я рассчитываю на решение в пользу Валиссы, а не для виду кочевряжусь. У нас не дикая Османская империя, даже перед тем, как удавить нежелательную родственницу, царь должен соблюсти определенный политес, и с именами святых да богов в этих делах шутить не принято. Даже просто их упоминать.

Примас выпрямился. Крепкий мужик, нестарый еще, не худышка, но и не толстячок, русая коса до пояса, седины почти и нету.

— Кхм. — Примас смерил меня долгим взглядом. — Законы нам от богов дадены, святыми отшлифованы, и не почитающий законы не почитает и богов.

Голос гулкий, располагающий, таким проповеди с амвона хорошо читать.

— Идущий против закона идет против святых, и нет ему прошения.

Ну что же, начало многообещающее. Каков же будет конец?

— Истинно сказано, что как лошадь нуждается в руке всадника, ее направляющей, подобно и женщина, существо слабое, нуждается в опеке мужчин своего рода, как в персте указующем и защитниках. Солнце же завещал заботу о сиротах да вдовах, коим не на кого опереться, и с братьями своими установил, что приданое, кое принесет жена в дом мужа своего, надлежит ей возвратить, коли переживет та защитника своего и кормильца, дабы было ей чем укрыться от холода и питаться в нужде. — Эк его на проповедь-то расколбасило. Профессиональная деформация, не иначе. — Сироты же наследуют за отцом, кроме десятины вдовьей доли, кою положено ей дать за ласку и заботу, что проявляла она к почившему супругу.

Многие князья на этих словах откровенно начали ухмыляться — взаимная «любовь» Валиссы и Тыкави была им хорошо известна, и вовсе не по той песне, что когда-то пересказывал мне Тумил.

— Меж тем блаженный царь Буджум Просветленный, истинный защитник веры, установил, что земля наследуется лишь по мужской линии, и лишь при отсутствии наследников мужеского полу владение отходит дочерям, вдовам и прочим женщинам. Князь Боноку, как все знают, потомков и близких родичей-мужчин по себе не оставил. — Примас обвел взглядом присутствующих и, выдержав паузу, добавил: — Но теперь они у него есть. Я разумею царевичей Асира и Утмира, его внуков.

Интересный довод. Этого я не учел.

— Таким образом, князем Шехамы в настоящее время является не царевна Валисса, а старший из ее сынов, — продолжил Йожадату. — Покуда он не достиг совершенных лет и вне зависимости от того, кто будет хранить или занимать престол Ашшории до него, блюсти его место в Совете князей надлежит законному опекуну, каковым нынче является его мать.

От так! И нашим, и вашим, и закон соблюден. Ну и жук же у нас в примасах подвизается!

Князья вновь зашумели, но не сильно на сей раз — в основном высказывались мнения, что годик-то они Валиссу в Совете перетерпят. Да и меньше даже осталось-то!

— Раш так, не шоблаговолит ли ее вышочештво до шрока шанять мешто швоего шупруга в Шовете? — Главный министр указал на кресло подле трона.

Вот это присутствующим уже понравилось куда как меньше, но стерпели — всем уже хотелось приступить к гвоздю программы, ко мне. И Шехамская Гадюка гордо прошествовала к предложенному месту, плавно покачивая бедрами и откровенно красуясь.

Ну а что? Красота — тоже оружие и способ заполучить союзников. Зулик свидетель!

— Ну што ше, — прошамкал князь Дамуриани, который, как старейший из присутствующих, в отсутствие царя исполнял обязанности спикера Совета, — как видишь, щаревищь, мы швято блюдем шакон. Говори ше, мы шлушаем тебя.