Александр Бушков - Колдунья

Все притихли. Ротмистр выпрямился посреди комнаты, сделал чрезвычайно озабоченное лицо, свидетельствовавшее об усиленной работе мысли, упер в лоб указательный палец и простоял так некоторое время. Окружающие смотрели на него с недоумением.

— Вот оно! — ликующе возвестил Топорков, воздев тот самый палец. — Разрази меня гром, юноша, если вы — не корнет Ярчевский, кузен Ольги Ивановны!

— Действительно, — сказала Ольга, поклонившись. — Олег Петрович Ярчевский, к вашим услугам… Как вы догадались?

— Голова гусару дана не для того только, чтобы отращивать на ней усы и бакенбарды, — важно сказал Топорков. — Увидевши мундир Белавинского гусарского и ваше поразительное сходство с Ольгой Ивановной, я употребил присущую мне интуицию и моментально сделал логические умозаключения… — Он гордо оглядел друзей. — Таков уж я, да-с!

— По уму, Васенька, тебе б давно в генералы, — сказал артиллерист.

— Увы, друг мой Лихарев, увы, — воскликнул Топорков. — В генералы не выйдешь без приличной войны, а в Европе вот уж четверть века царит такая скука, что застрелиться тянет… Ну что же, господа, знакомьтесь — кузен Ольги Ивановны, корнет Ярчевский, поручик Тучков, поручик Тулупов, капитан Лихарев. Должен вам сказать, господа, что не далее как вчера Ольга Ивановна просила меня взять господина корнета под свое покровительство, о чем я сейчас и объявляю. Ну, наконец-то, будем знакомы, у нас, гусар, попросту! — Он сграбастал Ольгу в охапку и крепко обнял, едва не поломав ребра. — Покажись-ка, молодой человек, покажись… Ну что же, все не так уж скверно. Вид, в общем, бравый, мундир сидит отлично… усы, конечно, очень не помешали бы, ну да это дело наживное… Орел! А на Ольгу-то как похож! Ежели нарядить тебя в платье, пожалуй, и не отличишь!

Решив, что кашу маслом не испортишь, Ольга выпрямилась, положила руку на эфес сабли и произнесла ледяным тоном:

— Вы хотите сказать, господин ротмистр, что гусарский корнет — а точнее я сам, в женском платье был бы неотличим от девицы?! Да за подобное оскорбление следует…

— Браво! — воскликнул артиллерист. — Вот это — лихо! Ну что, Васюк, будете рубиться? Комната просторная…

— Ну! Ну! Ну! — вскричал Топорков, прижав руки к груди умоляющим жестом. — Ну прости уж, брат, с языка сорвалось, язык у меня, все говорят, без костей… А ты, князь, думай, прежде чем говоришь. Ольга Ивановна мне, как человеку чести, доверила покровительство над ее кузеном, кое я клялся исполнить в точности — и прикажешь с ним рубиться сразу же? Я сболтнул, он был настолько благороден, что извинил… Ведь верно?

— С условием недопущения подобного впредь, — сказала Ольга.

— Горяч! — удовлетворенно сказал Топорков, покосился на стол, где в беспорядке валялись листы бумаги, исписанные убогими виршами провинциальных рифмоплетов. — Положительно, господа: они тут и в самом деле стишки читают! Боже мой, что творится с даровитой молодежью, какое она себя находит времяпровождение… Алешка! Надевай сюртук, и едем веселиться. Говорю тебе, две коляски у крыльца, нас уже ждут, все глаза проглядели… Живо, живо! А то не посмотрю, что ты состоишь при Третьем отделении, так всыплю… Ну, собирайся! — Он схватил поэта в охапку, вытолкнул его из комнаты и оглушительно заорал в незакрытую дверь: — Семен, каверза ты двуногая, живо одеваться барину! Сейчас поедем, господа… — Он вернулся к Ольге и дружески приобнял ее за плечи. Заговорил с чрезвычайной серьезностью: — Ну что же, корнет, Василий Денисыч Топорков не привык манкировать своими обязанностями и нарушать слово. Коли уж я твоей кузине обещал стать для тебя и покровителем, и лоцманом в житейском море сего богоспасаемого града, я, будь уверен, за дело возьмусь всерьез и в два счета из провинциального мальчишки сделаю совершеннейшего петербуржца, совершеннейшего гусара… Ты, конечно, понтируешь?

— Как же без этого, — кивнула Ольга.

— Прекрасно. Гусар без карт — не гусар. Только уговор: без моих советов не понтировать! А то, знаешь, братец, тут есть иные дома, где не то что семишник,[12] а орех с рождественской елки ставить не годится… Ну, я тебе потом подробно разъясню, у кого играть можно, а кого следует обходить десятой дорогой. Что у нас далее?

— Дуэли, разумеется, — сказал один из гусар.

— Э, нет! — живо возразил Топорков. — Вот с этим мы как раз спешить не будем. Искусству хладнокровного бретерства тоже следует учить долго и старательно — чтобы юнец и по сущим пустякам не лез в драку, и не трусил в серьезных делах… Дуэльное искусство мы отложим на потом, для карт сейчас не время… Остаются иные доблести, которыми должен обладать настоящий гусар, и мы немедля отправимся знакомить новичка с необходимыми гусару навыками… Алеша! Ну где ты там? Не во дворец собираемся, право!

И, едва завидев Алексея Сергеевича, схватил его под руку, увлекая к дверям. От Топоркова исходила некая особенная сила, время в его присутствии словно ускоряло бег, а люди начинали двигаться так прытко, как сами за собой не подозревали. Миг — и Ольга очутилась в одной из двух колясок, еще миг — и они уже не на Мойке, а на Большой Подяческой… По громогласному указанию Топоркова кучер натянул вожжи возле неширокой лестницы трехэтажного дома, и все со смехом и шутками выскочили из колясок. Ольга, не собираясь ни о чем спрашивать, попросту шла за спутниками, с любопытством оглядываясь. Они оказались в обширном вестибюле с уходящей наверх мраморной лестницей, устланной ухоженным ковром со сверкающими медными прутьями. Дверь за ними с поклоном притворил осанистый седоусый швейцар в ливрее с тремя воланами и несколькими медалями на груди, судя по усищам и выправке — отставной солдат, быть может, даже гвардейский. Ольга спросила осторожно:

— А удобно ли мне являться в незнакомый дом? Я ведь не знаю хозяев…

Судя по тому, что она уже видела, дом был если не роскошным, то безусловно богатым и какому-нибудь мелкому чиновничку принадлежать не мог — бери выше…

Все расхохотались, словно услышали невероятно остроумную шутку, а громче всех, конечно же, Топорков.

— Бесподобно, мой юный друг! — еле выговорил он, смахивая даже слезу. — Экий ты остряк! Удобно, конечно, еще как удобно, а что до знакомства с хозяйкой, то ты его сей же миг и сведешь, вот она, грядет голубица!

На площадке показалась белокурая женщина лет тридцати, в сером платье из узорчатого органда с рукавами а-ля пагода, с роскошным брильянтовым ожерельем на шее. Ольга с первого взгляда определила, что это настоящие брильянты, а не стразы из дешевого стекла. Положительно, бедностью здесь и не пахло…

— Боже мой, какая честь! — воскликнула дама, лениво улыбаясь полными алыми губами. — Василь Денисыч… И какие люди с вами… Один только милый юноша мне незнаком…