Пола Вольски - Жена чародея

— На этот раз так не будет.

— Я понимаю, что сами вы так и намереваетесь поступить. Но… такое случается как бы само собой. Да ведь и вы не оспорили суждения мадам Вей-Ненневей. А сейчас, во имя высших государственных интересов, вы замышляете дело, которое, как вам самому прекрасно понятно, поставит под угрозу жизнь наших сограждан.

— Этот риск будет сведен к минимуму. Но герцога необходимо сместить, чего бы это ни стоило.

— Чего бы это ни стоило? Но тогда, Террз, выходит, что я ошиблась. Вы не во всем стремитесь к справедливости. Вы ставите успех превыше нее. И вы добьетесь успеха, а Ланти-Юм пострадает.

— Я вовсе не собираюсь причинять никому страдания.

— И все же причините. Да и как вам удастся избежать этого, если вашей высшей целью является вовсе не благо сограждан?

— Моей высшей целью является благо сограждан?

— Ах, оставьте! И о чем это вы так печетесь, лорд? Об архитектурных памятниках? Об искусстве? О каналах? Говоря о благе, вы имеете в виду именно это?

— Означает ли это, мадам, что я лишился вашей поддержки? — резко осведомился Фал-Грижни.

— Вы никогда не лишитесь ее. И даже если вы ошибаетесь, это не имеет значения. Ошибаетесь вы или нет, но вы остаетесь моим возлюбленным супругом и отцом моего ребенка. И я навсегда останусь верна вам.

Она посмотрела на мужа и поняла, что он ей поверил.

— Тогда, мадам, давайте до поры до времени забудем о герцоге.

Глава 16

Когда двое офицеров Гард-Ламмиса были убиты лантийцами в стычке неподалеку от крепости Вейно, келдхар потребовал за это серьезного возмещения, и герцог Повон счел себя вынужденным согласиться. Келдхар, будучи человеком сугубо практического склада, не стал настаивать на немедленной выплате долга. Во избежание серьезных неприятностей, которые в противоположном случае ожидали бы «его возлюбленного кузена из Ланти-Юма», ламмийский государь изъявил готовность принять выкуп в форме раздела с ним налогов, взыскиваемых лантийским государством с определенных торговых промыслов. Ко всеобщему удивлению, герцог Повон не только пошел на это, но и осуществил немедленные платежи. Люди, достаточно хорошо знакомые с делами герцога, могли предположить, что сам герцог кровно заинтересован в торговых промыслах, привлекших к себе теперь внимание келдхара, однако подобные подозрения не были преданы широкой огласке.

Герцог Повон обратился к герцогу Хурбы с просьбой о срочном займе, который и был ему предоставлен, правда, на менее выгодных условиях, чем те, которые в обычных условиях выставлял Гард-Ламмис. Чтобы платить проценты по займу, предоставленному герцогом Хурбы, войско которого славилось своей силой и боеспособностью, герцог Повон обложил налогом вяленую и соленую рыбу, представляющие собой основной рацион лантийцев в зимнее время.

Горожане не замедлили выказать герцогу свое неудовольствие. Целые сутки они буянили на высоком золоченом причале возле герцогского дворца, а тех, кому в это время приходилось выходить из дворца, забрасывали вяленой и соленой рыбой. Герцог Повон и сам едва осмеливался переступать через порог собственной спальни. Почему, горько сетовал он, его подданные относятся к нему так несправедливо? Почему они не хотят войти в его положение? Или им неизвестно, что он в любой момент может повелеть своей гвардии навести на причале порядок? Неизвестно, что Хаик Ульф может порубить их в лапшу в считанные мгновения? Однако герцогу не хотелось прибегать к подобным средствам без крайней необходимости, потому что герцог любил своих подданных.

Наутро второго дня в поведении бунтующей толпы наметилась перемена. Яростный пыл пошел на убыль, люди мало-помалу начали расходиться по домам. На причале оставалось все меньше и меньше негодующих лантийцев. К полудню толпа рассеялась окончательно, причал опустел, и чувствующие себя узниками обитатели герцогского дворца начали выбираться наружу.

Недовольные разбрелись по городу, и герцог не мог понять, куда они подевались, пока ливрейный лакей не подал ему листок бумаги, найденный среди прочего мусора на причале. Это была листовка, выпущенная анонимным, но законопослушным союзом патриотов. Как всегда, в листовке была помещена злобная карикатура на Фал-Грижни, снабженная подписью: «Царь демонов, источник наших несчастий». В тексте речь шла о персональной ответственности Грижни за переживаемые городом-государством финансовые затруднения. Здесь сообщалось, что магистр ордена Избранных из чистой вредности лишил покровительства со стороны Избранных традиционные морские пути торгового флота. В результате произошли многочисленные аварии и прочие несчастья, повлекшие за собой как человеческие жертвы, так и значительный материальный ущерб. Настолько значительный, что он подорвал экономику города. Вдобавок здесь авторитетно сообщалось о том, что Фал-Грижни и его зловещие помощники, пресловутые белые демоны, произвели налет на городское казначейство. В результате были похищены сотни тысяч серебряных монет, и все это богатство хранится теперь в подземельях дворца Грижни. Поэтому Фал-Грижни является вампиром, сосущим кровь Ланти-Юма и его жителей как в прямом, так и в переносном смысле слова. Именно по этим причинам всемилостивый герцог Повон, чувствуя себя вынужденным отдать долг чести, образовавшийся у государства, и пошел на введение нового налога, принесшего жителям города дополнительные трудности. Листовка заканчивалась требованием казнить Фал-Грижни.

Повон, ознакомившись с этим текстом, испытывал облегчение и удовлетворение. Как приятно было узнать, что хоть какая-то часть его подданных хранит верность своему государю! Выступление союза патриотов позволило герцогу вновь поверить в людей. Что ж, возможно, у него когда-нибудь появится шанс отблагодарить этих примерных подданных.

Герцог решил отправиться в портшезе по улицам на причал Парниса, у которого бросила якорь его возлюбленная «Великолепная». На ее борту он обретет покой, не в последнюю очередь и потому, что изысканные напитки и эликсиры, предоставленные Саксасом Глесс-Валледжем, еще ни разу не подводили герцога, неизменно поднимая ему настроение. А поднять настроение Повону было остро необходимо.

Поездка по городу привела герцога на Зелень. Так называемая Зелень представляла собой на самом деле вымощенную гранитом площадь. Это была самая большая площадь во всем городе,: она приобрела особое значение еще со времен основания Ланти-Юма, когда она и впрямь представляла собой зеленый луг.. Здесь устраивали всенародные собрания, здесь же проводились и публичные казни.

Выехав на площадь, герцог Повон понял, куда отправились с причала возмущенные толпы. Здесь было великое, людское сборище, причем его участники, пребывали в самом свирепом расположении духа. «Интересно, — подумал Повон, — почему люди вечно сердятся? Почему они никогда не бывают довольными? В какие ужасные времена мы живем!»