Александр Бушков - Анастасия (сборник)

— Убрать, — не оборачиваясь, сказал Нестор, и труп шумно проволокли к двери.

— Ну, знаешь! — возмущенно крикнул Менестей.

— Твои люди плохо воспитаны, — шепотом сказал Нестор, — и совершенно не разбираются в женской душе. К тому же этот молодчик много знал, все равно пришлось бы…

— Ну ладно, — сказал Менестей важно. — И все же в моем присутствии твои люди могли бы…

Нестор, не спуская с него ясных, ярко–синих глаз, надвигался, пока Менестею стало некуда пятиться, и он почувствовал лопатками холод стены.

— Это в каком таком твоем присутствии? — ледяным, как камень подвала, шепотом спросил Нестор. — Что ты о себе возомнил? Я не требую вернуть деньги, которые тебе платил в последние годы, но уж будь любезен не гавкать на хозяина. Из–за того, что ты довольно успешно баламутил недалекие умы и добился некоторых достижений в растлении неустойчивых душ, ты возомнил, чего доброго, что это ты сверг Тезея? Как по–твоему, сколько продержатся твои молодчики, если я брошу на них критских стрелков? И сколько соперников спят и видят, как бы в нынешней неразберихе прикончить тебя и залезть на трон?

— Ну ты уж, право, — сказал Менестей с вымученной ухмылкой. — Столько шума из–за девки и какой–то старой рукописи.

Нестор грустно цокнул языком, сожалеючи покачал головой и громко приказал:

— Всем — вон!

Его люди тенями скользнули к двери, увлекая за собой Менестея. Нестор вывел Ниду из угла, бережно привел в порядок ее одежду и гладил по голове, пока она не перестала всхлипывать.

— Все, девочка, — сказал Нестор. — Ну, обидел, ну, подонок, так наказали же его. Перед тобой верный друг, милая. Ну посуди сама, ты же умница. Питай я какие–то коварные замыслы по отношению к тебе и твоему Майону — отдал бы тебя этим молодчикам, а уж они…

— Но ты тоже со мной играешь, — сказала Нида. — Изображаешь добрячка, но «гарпии» остаются за дверью.

— Ох ты! — с досадой сказал Нестор. — К чему мне было бы тратить на тебя красноречие, если проще и быстрее загнать тебе иголки под ногти? Не отворачивайся и не принимай гордый вид, ты прекрасно знаешь, что не выдержишь. Ведь не выдержишь?

Нида опустила голову.

— Я не злодей и не палач, — сказал Нестор, — но видел достаточно жестокостей, чтобы меня остановили твои заплаканные глаза. Понимаешь, в данном случае условия игры таковы, что ты мне нужна в полном здравии, без единой царапинки, мало того — моей сторонницей. Потому что мне необходим Майон — также живой и здоровый. Теперь веришь?

— Теперь — верю.

— Прекрасно, — сказал Нестор. — Не буду ходить вокруг да около. Читала рукопись? По глазам вижу… Конечно, мы все там выглядим жуткими злодеями, но не в том дело. А дело–то в том, милая, что, пока эта рукопись не сгорела в очаге, за жизнь Майона я не дам и гроша. Понимаешь?

— Да, — сказала Нида.

— Ты любишь Майона и, конечно же, хотела бы стать его женой. И, разумеется, как всякой женщине, тебе нужен муж, занимающий устойчивое положение, нужен достаток в доме и покой. Иначе просто нельзя, женщина хранительница очага и хозяйка, ей в силу ее природы необходимы уют и достаток, сложности и шум большого мира интересуют ее лишь в той степени, чтобы знать, насколько это отразится на ее доме. — Нестор положил девушке руку на плечо. — Пойми, если мы даже его не убьем, если я отпущу его на все четыре стороны и он начнет распространять основанные на рукописи Архилоха разоблачительные поэмы, не будет у него спокойной жизни. Что хорошего быть женой нищего бродяга, постоянно подвергающегося опасности? Какими вырастут ваши дети? И сам Майон, твой любимый? Если ты его любишь по–настоящему, то должна приложить все силы, чтобы он не сгинул в канаве. Он же талантлив, он необходим Афинам. У вас будет дом, как раз такой, о каком ты мечтаешь, у вас будут дети, достаток, вы проживете долгую, беспечальную жизнь. Для этого нужно лишь сжечь старую рукопись, написанную забытым всеми неудачником. Ты умница, ты все понимаешь сама…

— Где он? — спросила Нида.

— Уж, конечно, не у Менестеевых болванов. В собственном доме, под надежной охраной, пока не кончится неразбериха. Ну, хорошая моя, умная моя? Будешь бороться за свое счастье?

— Рукопись зарыта в погребе, в доме моей тетки, — сказала Нида, глядя на него спокойными сухими глазами. — Я покажу. Я уверена, что ты сдержишь все свои обещания — дело ведь не в доброте, верно?

— Уж какой из меня добряк, — сказал Нестор. — Ты исключительно разумная девушка. Кровью в данном случае просто–напросто ничего не добьешься. Эй, кто там, — колесницу!

…Гилл медленно шел по улице, запруженной гомонящими людьми. «Гарпии» расставили повсюду набитые амфорами повозки и, держась с небрежно–гордым видом победителей, щедро плескали вино в подставленные кружки, ладони, миски. Много проливалось на землю, и острый винный дух стоял над бессмысленно хохочущими, поющими что–то невразумительное, галдящими афинянами. Кто–то сунул кружку и Гиллу. Он выпил, не почувствовав вкуса, бросил кружку на землю и побрел дальше.

Он подметил, что бесшабашным вроде бы весельем бдительно управляют — на перекрестках, площадях, у храмов, складов с товарами, у домов знати стояли отряды гоплитов и наемных критских стрелков в полном вооружении. Неизвестно откуда возникли, словно птица Феникс, пешие и конные полицейские, еще вчера подчинявшиеся ему. В толпе шныряли трезвые зоркоглазые личности — и в некоторых Гилл узнавал своих бывших сотрудников. На фронтон белого здания бывшей школы поднимали на канатах огромный чеканный барельеф, изображавший гарпию, — здесь, как понял Гилл из разговоров, Менестей намеревался устроить свой дворец, пока не водворится в царском. На гребне крыши уже красовались четыре таких же барельефа, обращенных на все стороны света.

Он чувствовал себя, как человек, бросившийся с крыши высокого здания: мысль еще лихорадочно работает, но телом управлять невозможно, и каменные плиты мостовой стремительно несутся в лицо. Тезей, кумир и повелитель, ушел из его жизни, как уносится сорванный ветром сухой лист. К Лаис он не мог вернуться — таким. Да и никому он не нужен — таким. Ничего не осталось.

Человек заступил ему дорогу. Гилл дернулся, чтобы обойти, но тот шагнул в ту же сторону. Гилл поднял голову и узнал красивого сатира Назера, строгого и серьезного в эту минуту.

— Гуляем? — спросил он.

Гилл безучастно дернул плечом.

— Тезей уплыл, ну и что? — спросил Назер. Глаза у него блестели, но не от вина. — Разве некому драться с этой сволочью?

— Все можно, — сказал Гилл. — Только без меня. Тезей больше не Тезей, а за отвлеченные понятия я драться не умею. И вряд ли уже научусь.