Александр Бушков - Колдунья

Должно быть, и те, кто так старательно скрипел перьями в Вязино, успехами в стихосложении похвастаться не могли — на лице Алексея Сергеевича тут же отразилась смертная тоска и уныние…

— Странно, — сказал он, бросив на Ольгу поверх листов беглый взгляд. — Мы с вами вроде бы не знакомы, но не могу отделаться от впечатления, что я вас где-то уже видел, совсем недавно… Вы не были позавчера у Нарумовых?

— Не имел чести, — сказала Ольга.

— И все же…

От волнения у нее кончики ушей стали горячими — начиналось главное…

— Это очень просто объяснить, Алексей Сергеевич, — сказала она с расстановкой. — Вы не меня видели, а мою кузину Оленьку, вы с ней вчера танцевали у Салтыковых… Мы ужасно похожи, это все отмечают.

— Позвольте, позвольте… Так, значит, вы… Ольга встала и прищелкнула каблуками, так что шпоры отозвались малиновым звоном.

— Олег Петрович Ярчевский, к вашим услугам…

Она с радостью отметила, что с поэтом произошли несказанные перемены: он отбросил листки с убогими виршами, вскочил, бесцельно дернулся вправо-влево (сонливость и дурное настроение улетучились совершенно), смущенно пробормотал:

— Что же вы стоите, право, садитесь, садитесь… Действительно, вы чрезвычайно похожи… Значит, вы и будете кузен Ольги Ивановны… Семен! Семен! Ты куда провалился, болван? За смертью тебя посылать, что ли? Живо, рейнвейна, и что там у тебя еще… Одна нога здесь, другая там! Не угодно ли рейнвейна, корнет? Неожиданность, право…

Ольга старательно прятала удовлетворенную улыбку. Любая женщина моментально поняла бы, что создавшуюся ситуацию можно смело назвать многообещающим началом: коли уж он так бурно отреагировал на упоминание о своей вчерашней партнерше по танцам, есть основания питать надежды…

— Что же все-таки с моими первыми поэтическими опытами, Алексей Сергеевич? — спросила она настойчиво.

— Ах, опыты… Да, конечно, опыты… Ну что вам сказать, практически в каждом стихотворении присутствуют рифмы, и размер соблюден, и… — Судя по его лицу, рифмы в данный момент его интересовали менее всего. — В общем, продолжайте… Вы надолго к нам? Тоже были в Вязино?

— Нет, — сказала Ольга. — Честно признаться, я вообще не общаюсь с князем — старые семейные раздоры, знаете ли…

— Жаль…

Это было произнесено с неподдельной грустью — ага, догадалась Ольга, он наверняка считал, что «корнет» может ввести его в дом Вязинского. Вот именно, многообещающее начало…

Чтобы чуточку пришпорить события, она сказала:

— Откровенно говоря, я дерзнул к вам явиться по настоянию кузины. Она крайне высоко вас ценит и сегодня, когда мы виделись у Олесовых, только о вас и говорила. Весьма рада была с вами познакомиться, вспоминала о вчерашнем бале…

— Ну, не преувеличивайте, — сказал Алексей Сергеевич таким тоном, словно страстно желал, чтобы его слова немедленно опровергли. — Она пользовалась таким успехом, что моя скромная персона должна была совершенно потеряться на фоне всех этих блестящих кавалеров…

— Что за вздор! — энергично сказала Ольга. — Ни о ком из этих кавалеров она ни словечком не упомянула, а вот о вас говорила с необычайным воодушевлением… Что это?

Поэт тоже повернулся к двери, за которой происходило что-то непонятное и шумное — грохотали шаги, звенели шпоры, послышалось унылое бормотанье Семена — а в следующий миг дверь распахнулась и, оттесняя унылого цербера, в комнату ворвались несколько офицеров: Василий Денисович Топорков (он-то главным образом и производил весь этот шум), двое его однополчан (судя по мундирам, гродненских гусар) и невысокий конный артиллерист с усами едва ли не шире эполет.

— Ба! Ба! Ба! — загремел Топорков. — Ну, это уж, Алешенька, ни в какие ворота не лезет: в такой прекрасный день сидеть в халате, словно орловский помещик, бумагами шуршать, аки крыса канцелярская… Мы за тобой, и не перечь! Коляски у крыльца, шампанское грозит степлиться… — Он наконец обратил внимание на постороннего офицера. — Корнет? Не имею чести…

Ольга испытала секундное замешательство — столь неожиданным оказалось вторжение доброго знакомого. Присмотревшись к ней внимательно, Топорков вдруг патетически воскликнул:

— Минуту! Молчание, господа, молчание, я должен умственно сосредоточиться…

Все притихли. Ротмистр выпрямился посреди комнаты, сделал чрезвычайно озабоченное лицо, свидетельствовавшее об усиленной работе мысли, упер в лоб указательный палец и простоял так некоторое время. Окружающие смотрели на него с недоумением.

— Вот оно! — ликующе возвестил Топорков, воздев тот самый палец. — Разрази меня гром, юноша, если вы — не корнет Ярчевский, кузен Ольги Ивановны!

— Действительно, — сказала Ольга, поклонившись. — Олег Петрович Ярчевский, к вашим услугам… Как вы догадались?

— Голова гусару дана не для того только, чтобы отращивать на ней усы и бакенбарды, — важно сказал Топорков. — Увидевши мундир Белавинского гусарского и ваше поразительное сходство с Ольгой Ивановной, я употребил присущую мне интуицию и моментально сделал логические умозаключения… — Он гордо оглядел друзей. — Таков уж я, да-с!

— По уму, Васенька, тебе б давно в генералы, — сказал артиллерист.

— Увы, друг мой Лихарев, увы, — воскликнул Топорков. — В генералы не выйдешь без приличной войны, а в Европе вот уж четверть века царит такая скука, что застрелиться тянет… Ну что же, господа, знакомьтесь — кузен Ольги Ивановны, корнет Ярчевский, поручик Тучков, поручик Тулупов, капитан Лихарев. Должен вам сказать, господа, что не далее как вчера Ольга Ивановна просила меня взять господина корнета под свое покровительство, о чем я сейчас и объявляю. Ну, наконец-то, будем знакомы, у нас, гусар, попросту! — Он сграбастал Ольгу в охапку и крепко обнял, едва не поломав ребра. — Покажись-ка, молодой человек, покажись… Ну что же, все не так уж скверно. Вид, в общем, бравый, мундир сидит отлично… усы, конечно, очень не помешали бы, ну да это дело наживное… Орел! А на Ольгу-то как похож! Ежели нарядить тебя в платье, пожалуй, и не отличишь!

Решив, что кашу маслом не испортишь, Ольга выпрямилась, положила руку на эфес сабли и произнесла ледяным тоном:

— Вы хотите сказать, господин ротмистр, что гусарский корнет — а точнее я сам, в женском платье был бы неотличим от девицы?! Да за подобное оскорбление следует…

— Браво! — воскликнул артиллерист. — Вот это — лихо! Ну что, Васюк, будете рубиться? Комната просторная…

— Ну! Ну! Ну! — вскричал Топорков, прижав руки к груди умоляющим жестом. — Ну прости уж, брат, с языка сорвалось, язык у меня, все говорят, без костей… А ты, князь, думай, прежде чем говоришь. Ольга Ивановна мне, как человеку чести, доверила покровительство над ее кузеном, кое я клялся исполнить в точности — и прикажешь с ним рубиться сразу же? Я сболтнул, он был настолько благороден, что извинил… Ведь верно?