Лорел Гамильтон - Кровь нуар

Я попыталась вспомнить. Что я помню последнее?

Но чем я напряженнее пыталась вспомнить, тем сильнее ускользала в сторону мысль — будто на льду, где не за что схватиться. Я встряхнула головой:

— Я некромант; вампиры подчинить себе мой мозг не могут. Тем более на расстоянии в тысячи миль. Она же аж в Европе. Вот так полностью меня задурить она оттуда не могла бы.

Он пожал широкими плечами:

— Тогда почему ты не помнишь, что случилось? Что заставило ardeur выйти из-под контроля так, как никогда еще не бывало?

— Не знаю, но…

Я сглотнула сухим ртом — даже больно стало. Вода потекла совсем горячая, от нее пошел пар. Я добавила холодной и попыталась понять, что он говорит.

— Сперва тигр во мне вроде как с ума сошел. Творил такое, чего никогда ни один из зверей не делал.

— Например?

Я ему рассказала очень сжатый вариант. Когда рассказ закончился, Ричард стал настолько мрачен, что мне это не понравилось.

— В чем дело, Ричард? Что со мной такое?

— Мы пока точно не знаем, но похоже, что ты направила зов ко всем тиграм-оборотням в США. Максимилиан, мастер Лас-Вегаса, позвонил Жан-Клоду с самыми разнообразными угрозами. Заявил, что ты украла или пытаешься украсть одного из его тигров. Он не против был, что ты с тигром спишь, но ты не имела права вызывать его как супруга.

— Что это за «зов» такой? Криспин тоже о нем говорил, судя по интонациям, его с большой буквы надо писать.

— Из всех тигров-оборотней нам довелось говорить только с Кристиной, но она не урожденная, она выжила после нападения, и потому она не эксперт. В общем, «зов» — это способ для доминантной тигрицы добыть себе любовника и в конечном счете — супруга. На это способны только очень доминантные самки, и если вопли Макса точны, то ты своим зовом накрыла всю страну — или почти всю. Макс решил, что это относилось только к его клану, потому что у тебя оказался его тигр, но когда его жена связалась с другими кланами, просто проверить… в общем, «зов» коснулся всех.

— Коснулся — это как? — спросила я.

Вода стала нужной температуры. Я отчаянно хотела вымыться, но информации хотела не меньше.

— Очевидно, все свободные самцы ощутили твой зов. И только самые доминантные самки удержали своих самцов, чтобы не прыгнули в ответ на твой зов в ближайший самолет или автобус.

Я вытаращила глаза:

— Ты серьезно?

Он развел руками:

— Анита, это не ты. Ты сильна, но не настолько.

— Ты хочешь сказать, что Марми Нуар через меня вызвала сюда тигров?

— Да.

— Зачем? Чем ей это выгодно?

— Во-первых, Жан-Клод хочет, чтобы ни ты, ни Джейсон никогда никому не говорили, что это работа Марми Нуар. Он опасается, как бы другие вампиры, узнав, не решили тебя убить, чтобы не дать ей набрать еще больше силы.

Эти рассуждения мне понятны. И если бы погибать не мне, я бы даже и спорить не могла бы.

— Хорошо, поняла. Так что она выигрывает от того, что ко мне приходят тигры?

— Жан-Клод не уверен, но Элинор предполагает, что Мать собирает свои силы. Совет вампиров наконец нашел почву для единения. Все они боятся того, что будет, если она совсем очнется от своего «сна». И вот-вот могут проголосовать за то, чтобы этого никогда не случилось.

Я прошептала:

— То есть совет хочет убить Марми Нуар?

— Последние данные, полученные оттуда Жан-Клодом, говорят, что вопрос будет поставлен на голосование.

— Ой, блин, Ричард! Но ведь Ар…

Я чуть не произнесла слово «Арлекин», но остановилась: сказать это имя вслух — смертельный риск. За это вампиры «Арлекина» тебя найдут и убьют. Единственное исключение — это если они сами к тебе обратились. А тогда — поскольку они в мире вампиров шпионы, убийцы, судьи и палачи, — ты и без того в глубокой заднице.

Нас они посещали только в декабре, хотя посланы они были с полицейским заданием к Малькольму и его вампирской церкви. Тогда они нарушили собственные правила, чтобы нас напугать очень, очень сильно. И мы хороших бойцов потеряли в этой схватке. Мы, черт возьми, чуть не лишились Жан-Клода, Ричарда и меня. Еще чуть-чуть — и могли бы лишиться.

Когда-то «Арлекин» был правой рукой у Марми Нуар, но те его вампиры, с которыми мы говорили, боялись ее не меньше, чем все прочие. И они мне дали какой-то предмет, чтобы ее к себе не подпускать. А что за предмет?

Я посмотрела на Ричарда, ища у него на лице ответ:

— Они мне дали одну вещь, чтобы подавлять ее проявления вблизи меня. Я знаю, они мне что-то дали, но что — не могу припомнить.

Первые холодные струйки страха обожгли жилы. Как почти всегда с замороченной магией памятью, чем больше о ней говоришь, тем больше вспоминаешь. Не всегда и не у всех, но у меня так.

Но вот этот кусочек просто исчез — она его стерла. Стерла, даже не находясь рядом со мной.

— Это был амулет. — Он составил пальцы колечком. — Вот такого примерно размера.

— И на нем был многоголовый зверь?

— Да, — улыбнулся Ричард. — Видишь, уже припоминаешь.

Я покачала головой:

— Нет, не припоминаю. Я видела у Криспина на руке след, где амулет его обжег. Криспин сказал, что я сорвала с себя крест и отбросила прочь. И то же самое сделала с амулетом. Но амулета я не помню. Не вспомнила, когда увидела выжженный у него на руке рисунок. И сейчас не помню. Помню лишь рисунок на руке.

Он опять посмотрел как-то слишком серьезно.

— Тебе надо в душ, но есть еще некоторые новости, о которых тиграм знать нельзя.

— Рассказывай.

— Марми Нуар повредила твою связь с Жан-Клодом.

— Как именно?

— Мы не знаем. Но она отрезала у него возможность тебя ощущать. Отрезала так полно, что он подумал, будто ты погибла. Но с ним ничего не случилось, со мной тоже — только так мы поняли, что ты жива и здорова. Просто как стена между ним и тобой.

Я снова попыталась проглотить слюну сухим ртом.

— Она поставила на мне метки вампира? Поставила свои метки вместо его?

— Для всех четырех меток нужно, чтобы она пила твою кровь. А ты — ее.

— Ричард, это Мать Всех Вампиров. Она первый вампир в мире. И может чертову уйму такого, чего не может больше никто.

Я обняла себя руками, не зная, что делать.

— Мы так не думаем. Мы думаем, что даже ей нужно обменяться реальной кровью, чтобы нанести тебе третью и четвертую метки.

— Но не первые две, — уточнила я, глядя ему в глаза.

— Не первые две, — кивнул он.

— Так что ты хочешь сказать, что она мне первые две метки поставила в своем варианте.

— Может быть.

— Может быть? Жан-Клод не знает?

— Она спит уже тысячу лет, Анита. Последний раз, когда она шевелилась, его еще на свете не было. Говорить с вампирами, которые помнят ее бодрствующей, мы не можем, не выдав, что происходит. Рисковать этим нельзя.