Вероника Иванова - Раскрыть ладони

Милость Совета поистине безгранична. Ну конечно, ведь эти люди вряд ли заинтересованы в моем позоре. Они просто исполняют поручение. Обычное и привычное.

— Не нужно.

— Так вы готовы?

— Не нужно проводить испытание.

— Простите, Совет не совсем понимает…

— Я отказываюсь подтверждать свое право.

Они молчали недолго, всего пару вдохов, потом зашептались, склонив головы поближе друг к другу. Удивил, да? Ну хоть в чем-то оказался непредсказуем.

— Вы объясните причину, по которой не желаете проходить испытание?

Нет. Не смогу. Потому что не хочу снова гореть от стыда. Мне и без того жарко.

— Это необходимо?

Всплеск удивленной тишины, завершающийся растерянным:

— Нет.

— Тогда позвольте умолчать.

— Хорошо. Но вы понимаете, что отказываясь…

Перестаю считаться магом? Конечно. Становлюсь самым обычным человеком. Презренным и никчемным. И не только в глазах Анклава, к сожалению. Что мне крысы, прячущиеся в норах Обители? Они никогда не признавали за мной права на чудеса, и теперь только вздохнут спокойнее. Но люди с другой стороны мира… Их взгляды будут разить больнее. Намного.

— Да.

— И вы тверды в своем намерении?

А что мне остается? Испытание я пройти не смогу, так лучше не доводить дело до позора. Лучше сдаться сразу.

— Да.

— Что ж… Тогда извольте подписать отказ.

Пальцы по-прежнему ничего не чувствуют, кроме жара, и приходится сжимать их «на глаз». Сжимать так сильно, что перо ломается сразу после того, как оставляет на пергаменте последний росчерк. Буквы пляшут, криво цепляясь друг за друга, но подпись выглядит вполне разборчиво. По крайней мере, именно так я ее себе и представляю.

— Ваш знак?

Раскрываю сумку и опускаю в нее руку, больше вглядываюсь в содержимое кожаного чрева, чем нащупывая, но надеюсь, Совет не замечает моей неловкости. Да, не должен замечать, ведь у него сейчас есть тема для других размышлений: что же такое случилось с последним из рода Нивьери, что он добровольно отказался от притязаний, за которые прежде так отчаянно и непоколебимо сражался?

— Возьмите.

Бляха выскальзывает из пальцев, стукается о стол и исчезает под витками цепочки.

— Требуется еще что-то?

— Нет, все необходимое проделано. Вы можете свободно покинуть Обитель, dyen Маллет.

Конечно, могу. Какой смысл мне оставаться здесь или быть задержанным? Ведь я теперь бесполезен даже для любимого дядюшки Трэммина. В качестве прислуги. Но не в качестве игрушки, которая еще не доломана до конца.

В коридорах Обители тихо и пусто. Ученики веселятся вместе с другими жителями Саэнны, а наставники творят на потребу толпы всевозможные чудеса. Сколько иллюзий будет нагромождено, сколько заклинаний сплетутся нитями в безумстве праздника… Но все это будет уже без меня. Кто очистит город от магического мусора, когда гуляния завершатся? Мне все равно. Пусть сами копаются в своем дерьме. Пусть привыкают.

Высокая стройная фигура в конце коридора, выходящего на широкий балкон. Мне нужно не туда, а налево, в следующую анфиладу, но не могу не замедлить шаг, а потом и вовсе останавливаюсь.

Господин старший распорядитель, небрежно облокотившийся о мраморные перила, подставляет полы мантии яркому солнечному свету и заблудившемуся в лесу башен Обители ветерку. Величественный и снисходительный, как обычно. Всепонимающий, но не всепрощающий, о нет! Не могу точно разглядеть чувства, наполняющий синь его глаз, но уверен, сейчас в ней мечутся довольно облизывающиеся демоны, хотя черты лица, разумеется, сохраняют обычную благожелательность, ведь Трэммин никогда и ни перед кем не снимает тщательно созданную маску. Вернее, не снимал. Снизошел только однажды. Для меня.

И все же, страх так и не пришел. Наоборот, пропали последние капли осторожной опаски. Дав волю чувствам, дядя показал себя человеком. Кульком плоти, пронизанной самыми жалкими страстями. Да, он сильный и умелый маг. Но он всего лишь человек. Загадочный и вечно скрывающийся под маской господин старший распорядитель пугал меня больше. Того же, кто стоит в двух десятках шагов от меня, я… Ненавижу? Еще бы. И презираю. Всеми оставшимися душевными силами.

Если целью было уничтожить память о роде Нивьери, он ведь мог поступить иначе? Мог. Просто и незатейливо убить, когда я не мог оказать сопротивление. Но нет, дяде было мало отомстить, требовалось либо получить выгоду, либо насладиться моим унижением. И как? Ты доволен, дядюшка?

Ослепительная фигура. Почти ослепляющая. Даже глаза болят. Если продолжу смотреть, окончательно перестану различать очертания. Нужно отвернуться? Да, чтобы сохранить зрение, то немногое, что еще осталось. Но если я отведу взгляд, это будет означать…

Неважно. Чувств больше нет, они замерзли на той самой бесконечной равнине льда.

Ты победил. И хоть невелика честь одержать верх над калекой, ты купаешься в полученном удовольствии. Не смею мешать.

После яркого света тени коридора кажутся чернильно-черными и густыми. На ощупь? Нет, только на вид. Потрогать я больше ничего не могу. И не хочу трогать. Все, о чем мечталось, закончилось. Умерло и оказалось погребено под тяжеленной могильной плитой.

Мое имя вычеркнули из Регистра. Навсегда? Конечно же. Я предал твою память, отец. Я не справился. Даже если в далеком будущем меня ожидает чудо — возвращение рукам прежних качеств, эта мысль больше не греет. У меня просто не осталось сил бороться.

Сколько лет упорного труда, зачастую на одних зубах, без веры и надежды, только из непонятного упрямства и честолюбия. И что? Впустую. Полжизни псу под хвост. Но ребенком я хотя бы мог не думать о пропитании, а теперь? Я же не могу ничего делать! Не чувствую пальцев. Кто будет меня содержать? Тувериг? У него и своих оболтусов на шее достаточно. А мне даже одеваться — сущее мучение. Хорошо, Тай помогла. Но ведь она не всегда будет рядом. И никого не будет. Пожалуй, только один человек мог бы… И тот мертв.

Глупец! Зачем он пытался вытащить меня из-под удара? Только для того, чтобы подставить под более сокрушительный? Я не прощу тебя, Тень. Слышишь? Не прощу! Мне было бы легче умереть от твоей руки или от гнева Амиели, но только не оставаться в живых на потеху дядюшке. Ты сделал худшее, что только мог. Не добил, заставив мучаться. Год, два, десяток… Нет, так долго я не проживу, ибо каждый день будет настоящей пыткой. Каждая минута. Ты так ненавидел меня, раз обрек на страдания? Но за что?!

И ведь ответа не будет. Попробовать догадаться самому? Изволь. Ты что-то говорил о дружбе, верно? Вроде хотел ее предложить. Или предлагал? Не помню. Мысли смешались и потускнели. А я отказался. Это достаточный проступок, чтобы быть жестоко наказанным? Судьба решила: да. И спорить бессмысленно.