Кир Булычев - Зеркало зла

Старик выглядел солидно и знал себе цену. Он был облачен в черный атласный халат, расшитый золотыми драконами. На голове плотно сидела круглая черная шапочка.

Дороти чуть было не подавилась острым, горячим, вязким тестом и не смогла даже ответить толком на вопрос старика:

– Зачем тебе идти в Шведагон?

Дороти кивнула, показывая, что поняла вопрос.

Какой маленький пончик! Бывают же такие маленькие пончики!

Старый китаец никуда не спешил. У него были большие черные печальные глаза философа. Он все стоял на верхней ступеньке и разглядывал Дороти. Потом сказал что-то по-китайски толстой торговке. Та нагнулась вперед, дотронулась до юбки Дороти, взяла ее между мясистыми младенческими пальцами и помяла. Ответила китайцу, и тот сразу спросил:

– Откуда ты будешь, девушка?

Дороти увидела, что за спиной старика в темном проеме двери стоят два крепких молодых китайца в синих куртках и синих широких штанах.

Старик перекинул вперед седую косу и перебирал ее сухими желтыми пальцами. Порывом налетел горячий влажный ветер, и свет бумажных фонарей цветными бликами пробежал по лицу и седой бородке старика.

Дороти вдруг стало страшно. Она кинула взгляд на колечко. Но камень, насколько она могла судить, остался светлым, почти белым – от старика не исходило угрозы.

– Ты не из этого порта, – сказал старик. – Ты хочешь еще пончик?

Дороти не смогла удержаться от кивка – голова сама склонилась.

Старик чуть улыбнулся. Его телохранители – а Дороти была убеждена, что это так, ибо от старого китайца исходило ощущение власти – засмеялись. Торговка подняла свое тяжелое тело, чтобы поднести поднос поближе к Дороти, и сказала:

– Осторожнее, милая, они горячие.

Она не требовала денег ни с китайца, ни с Дороти.

Дороти взяла пончик, стала дуть на него, перекатывая в пальцах. В конце концов, ей было всего семнадцать лет, она быстро ко всему привыкала и предпочитала ждать от жизни хорошее. Хоть и не всегда ее надежды оправдывались.

– Говори, – потребовал китаец.

Дороти колебалась. Потом поняла – не убежать же!

– Я с арабского корабля, – сказала она, с трудом подбирая и произнося певучие бирманские слова, но с каждым сказанным словом в ней просыпались все новые – язык как бы возвращался к ней. Она даже и не подозревала, насколько прочно пустили в ней корни слова, которые шептала ей мать еще в колыбельке. – Он пришел сегодня…

Дороти показала рукой назад.

– Ешь, – сказала торговка. – Ты голодная.

– Что ты там делала? – спросил китаец строго, словно Дороти была китаянкой или бирманкой и ей нечего было делать на арабском корабле.

Дороти пожала плечами. Рот ее был занят пончиком. Начинка пончиков была острой, перечной, овощной. Тесто вязкое и не соленое.

Старик выкрикнул китайскую фразу, и, подчиняясь приказу, один из его телохранителей кинулся стрелой через улицу, сшибая людей, и схватил араба, который на той стороне улицы договаривался с проституткой. Он так быстро рванул араба на себя, что тот не успел выхватить нож, с заломленной назад рукой перебежал улицу и, согнувшись, остановился рядом с Дороти.

Китаец заговорил по-арабски. Дороти уже угадывала мелодию арабской гортанной речи, но не понимала слов.

Араб удивился.

По знаку телохранитель отпустил араба. Тот не убежал и не напал на китайца. Видно, тоже почувствовал, что имеет дело с необыкновенным человеком.

Китаец спрашивал. Араб отвечал. Затем старик показал на Дороти. Араб только сейчас увидел ее, ибо раньше не отрывал глаз от старика. Он, конечно же, узнал обезьяну и отшатнулся от девушки.

Тут же из араба хлынул бурный поток слов. Он помогал себе руками, порой упирал осуждающий перст в грудь Дороти, которая чувствовала себя неловко под градом непонятных обвинений.

– Ты поняла? – спросил старый китаец, когда араб замолчал и отшатнулся от Дороти.

– Нет, – сказала Дороти. – Но я думаю, что он плохо обо мне говорил.

– Этот человек – матрос с судна, на котором ты приплыла, он говорит, что ты – рабыня английской госпожи, которая продала тебя сыну ар-Рахмана, но ты чуть было не убила своего благодетеля. И потому тебя наказали. Так это ты висела в клетке на рее? Весь порт говорил сегодня об обезьяне, которую привез на своей баггале ар-Рахман. А это была ты!

Китаец тонко засмеялся и погладил бороду ладонью.

Дороти сказала:

– Я свободная английская женщина. Никто не смеет меня продавать.

– Но продали?

– Я не знаю, – ответила Дороти. – Мне об этом не сказали.

– А как же сын ар-Рахмана?

– Я не люблю, когда мужчины касаются меня, – гордо заявила Дороти. – У меня есть жених. Он – английский офицер.

– Чудесно, – произнес китаец. – Но плохо вести важный разговор на улице. Я прошу тебя, госпожа, пройти в этот дом, там есть тихая комната, и ты мне все расскажешь.

– Зачем? – спросила Дороти.

Она увидела, что толстая торговка чуть заметно отрицательно качает головой. Она кинула взгляд на колечко – камешек потемнел, но, может быть, на него неудачно упал уличный свет.

– Я придумаю, как тебе помочь и как наказать твоих обидчиков, – сказал китаец. – Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. К тому же есть несколько вопросов, на которые мне интересно получить ответы. Так ты идешь?

Дороти понимала, что у нее и нет иного выбора.

Она послушно прошла в дом.

Оглянулась. Араб убегал по улице.

– Вы не боитесь, что он приведет своих людей? – спросила Дороти у старика, который шел рядом с ней.

Старик захихикал. Его длинный черный халат шуршал в темном коридоре, словно шла целая процессия облаченных в шелк вельмож.

– Его люди не посмеют здесь сделать ни одного шага без моего позволения, – произнес он.

В низкой длинной, тускло освещенной комнате были только нары, покрытые какими-то тряпками. Там сладко пахло и стоял дым. Телохранители криками и пинками выгнали из комнаты лежавших на нарах людей. Тут же низенький человек в синем халате с высоким воротником внес складной стул и поставил посреди комнаты. Старый китаец уселся на него, указав Дороти место на нарах напротив.

– Меня интересует, – сказал старик, – почему ты, женщина из Британии, понимаешь язык бирманцев.

– Моя мать была из этих мест, – ответила Дороти. – А отец был английским моряком. Он увез мою мать в Лондон. Она и сейчас жива.

Китаец кивнул.

– Ты плохо говоришь по-бирмански, – сказал он. – Значит, ты права. И что ты намерена делать дальше?

– Я еще не знаю, – сказала Дороти. Она немного лукавила. Ей не хотелось рассказывать старику о монастыре Священного зуба Будды. Она сама не могла бы объяснить почему. – Может быть, я буду искать моих родственников.