Мария Семенова - Ведун (сборник)

Гуннар долго молчал, наконец хмуро ответил:

– Не жёг я твоего двора.

Добрыня стиснул кулаки:

– Лжу молвишь!

Гуннар на это только передёрнул плечами и не стал повторять, что не виноват.

Тут начали поглядывать на князя, и Найдёнка сжала пальцами Добрынин локоть, кусая губу. Все знали, как поступают в том случае, если двое одинаково крепко уперлись во взаимной обиде, так, что уж и не разберёшь, кому истцом быть, кому отвечать! Выносят железо и раскаляют его в жестоком огне, а потом дают обоим нести его в руках. И через день-другой смотрят ожоги: у кого как зарастает. И говорят люди, будто ни разу ещё не выходил чистым виновный – злая кривда не позволяет его язвам исцелиться быстрей… Вот и страдала Найдёнка, заранее представляя муку своего Добрынюшки. Станут испытывать, и Даждьбог весть, не ей ли будет больней!

Тут князь глянул поочерёдно на тяжущихся и впервые подал голос:

– Правда велит на железо вас обоих имать… Ты, Добрыня, поднимешь ли его в руке?

И кожемяка швырнул шапку на лёд:

– Подниму!

Рюрик повернулся к Гуннару Сварту:

– А ты, гость урманский?

Гуннар не торопясь отделился от своих, вышел вперёд. Снежинки садились на его бороду и таяли в ней. Он сказал:

– Мне незачем бояться железа, конунг, ведь на мне никакой вины нет. Но думается, что такое испытание не для свободного человека. У нас на клевету отвечают хольмгангом! И решают дело оружием, один на один! Да ты сам то знаешь, не мне тебя поучать.

Вот, значит, каков… поля захотел, судебного поединка! Ладно, и это обычаю не противно. А не для того ли он, враг, с Добрыней силу пытал тогда во дворе? Кожемяка, наверное, тоже вспомнил об этом, но виду не подал. Крепко верил в свою правоту и в то, что Перун, ратный Бог, неправому победы не даст. Не стали бы люди доверять своих обид добрым клинкам, если бы не умели те клинки рассудить справедливо! Князь повернулся к Добрыне, и тот сказал твёрдо:

– Сойдусь с ним, княже, хоть ныне. На мечах ли, на секирах, если ему уж так секира любезна! Выходи, гость урманский, посмотрим, чья возьмёт!

И опять повернулся князь к Гуннару Сварту… Того тянул за рукав Асмунд-побратим, что-то говорил ему вполголоса, тревожно, но Гуннар не слушал.

Гуннар сказал так:

– Я буду драться, Добрыня. Но не с тобой!

Как так?.. Сколько было народу здесь, на Мутной, столько и заговорило разом, дивясь непонятному. Наконец сдумали сообща: похотел проклятый отвести, отсочить от себя след. На кого укажет облыжно, на кого поклёп зря возведёт? Вот Гуннар встал перед князем, перед дружиной. И тут вдруг не хуже любого словенина, совсем как Добрыня, метнул шапку под ноги:

– Выходи, Жизномир! Ты напал ночью и не предупредил, что идёшь!

От таких слов мы все скопом окаменели, а Гуннар продолжал:

– Умел ты подпалить двор и стравить меня с Добрыней, чтобы он меня или я его здесь зарубил. Так умей и ответить по законам вашего тинга! Выходи!..

Жизномира всё равно что ошеломило обухом – замер и, по-моему, слова выговорить не мог. А Гуннар продолжал невозмутимо:

– Плащ мой, конунг, ножом трачен, не зубами пёсьими. Вот, я его нарочно надел. А Добрыню он, Жизномир, в курган зарыть хочет оттого, что сестра его Найдёна не тому досталась, кому он её назначал. То верно, конунг, что я вчера рано с пира ушёл…

– Занемоглось ему, вот и ушёл!.. – тоненько прозвенел голос Дражка. – Я знаю!.. Я там был!..

Гуннар лишь досадливо скосил на него синий глаз. И опять продолжал:

– Но и то я видел, как подзывал ты, Жизномир, на пиру своего раба. Вот не ведал только, зачем…

– Кнез!.. – обретя наконец голос, закричал Жизномир. А обратился он к Рюрику на варяжский лад, и не знаю, кого как, а меня резануло. – Кнез! Позволяешь ли, чтобы при тебе твоего человека соромом соромили?

Всякая дружина горой стоит за вождя, а вождь – за дружину. Но даже брату не велено покрывать брата родного, нарушившего закон! Потому-то Рюрик и не подумал его выручать:

– А кто тебя, Жизномир, бесчестит? Если чист перед Правдой, отмоешься прилюдно, а не чист, так и я тебе не заступник.

Что тут поделаешь! Стиснул зубы Жизномир и выступил из строя дружины, и те сомкнулись за ним – пустого места как не бывало. Вот он бросил щит и взял протянутый кем-то топор. И пошёл вперёд, чуть пригнувшись и зубы показывая, как в судороге, – враг страшный!.. И мне на миг показалось – не на Гуннара идёт, на меня!..

Асмунд, не сдержавшись, сказал громко по-урмански:

– Тебе, Гуннар, не драться бы сегодня, а под одеялом лежать. Разреши, я за тебя встану!

Гуннар повёл углом рта и ответил почти весело:

– Нет, побратим. Меня здесь, как жениха на свадьбе, заменить некому!

Тут он расстегнул чехол и вытащил из него секиру. Тусклое лезвие-полумесяц вобрало в себя холодный свет дня… Гуннар не замахнулся, не закричал – просто скинул плащ и стоял, держа топор в опущенной руке… Но так как-то стоял, что у меня мурашки пробежали по телу!

Когда они сошлись вплотную и встали грудь в грудь, Найдёнка вздрогнула и прижалась к Добрыне, пряча лицо. Он обнял её, стал гладить по голове, по так и не состриженной косе. Она не плакала, только дрожала вся, как в ознобе. Я видел.

14

Страшно рубились они – Гуннар Сварт и Жизномир! Но все мы видели, что с Гуннаром творилось худое. Дважды он захлебывался кашлем и даже отскакивал на несколько шагов назад, давая себе передышку. И оба раза Жизномир кидался зверем – прикончить. И я стискивал кулаки, потому что казалось – ещё чуть, и лежать, лежать северянину на холодном речном льду! А Жизномир добром замирится с моим кожемякой. И, может, даже в дом к себе его позовёт жить, всё-таки родня…

Но Гуннара выручало великое умение, о котором мы с Добрыней ведали не понаслышке, а показывал ли он его Жизномиру – Даждьбог весть! Гуннар Сварт змеем уходил из-под топора, и глаза у него всё время были уверенные, спокойные. Я видел. Он только побледнел – сильно, будто от страха. А ведь его, Гуннара, не так-то просто было испугать. Или, может, привиделось?

…А потом он неожиданно перестал уворачиваться и наградил Жизномира таким ударом, что тот едва устоял. Тяжко лязгнули топоры, и с трудом выдержали топорища!

Видал я славных бойцов, но чтобы дрались, как Гуннар тогда, – ни разу ещё. Отдавал всё, сжигал себя без остатка, и тут-то я понял, почему те корелы весной не взяли ни корабельного сарая, ни корабля. Потому что это Гуннар Сварт их защищал!..

Жизномир так и не смог коснуться его оружием. Никто не уследил, как это он оказался вдруг на льду, и его секира полетела прочь, шурша и кружась… Князь Рюрик поднялся со скамьи, но вмешиваться не стал. Даже ему, князю, не с руки встревать, когда судит свой суд суровый Перун!