Елена Малиновская - Любовь без права выбора

— Но я не понимаю… — смущенно забормотала я, не желая верить в такую жуткую правду. — Моя мать родила меня в восемнадцать…

— Неправда, — спокойно проговорила Хельга. — Это тебе так сказали. На самом деле ей было двадцать четыре, когда она родила тебя. А меня она произвела на свет вообще в четырнадцать. Разве это такая редкость? В деревнях порой и в тринадцать замуж выдают. Да, наша общая бабушка пыталась уберечь дочь от ее судьбы. Но что она могла сделать? Красивой девочке не место в борделе. Рано или поздно, но на нее польстился кто-то из пьяных моряков. Обычная история. Необычно то, как Ардали повезло. Однажды в тот бордель заглянул сам граф. Нет, твой папаша не увлекался походами по подобным местам. Он сопровождал своего друга, пожелавшего немного развлечься подобным образом. И на глаза ему случайно попалась Ардалп. Согласись, наша мать ведь была красавицей…

В голосе Хельги прозвучала непривычная нежность. Но почти сразу она опомнилась и сурово сдвинула брови. Прочертила по щеке Гарольда ногтем кровавую царапину, словно пыталась таким образом умерить боль, которая плескалась в ее глазах.

— Грегс заплатил отступные хозяйке борделя, — сухо продолжила она. — В эту же ночь Ардали уехала в роскошном экипаже в его имение. Все считали, что вскоре она вернется. Мол, граф наиграется — и выкинет поднадоевшую любовницу. Но оказалось, что Ардали вытащила поистине козырного туза. Вскоре хозяйка с удивлением сообщила, что Ардали вышла замуж. И в ее новой жизни не нашлось места для меня.

Хельга, не удержавшись, с досадой хмыкнула и вновь располосовала щеку Гарольда ногтем, поставив на нем еще одну кровавую метку.

— Правда, граф оказался достаточно щедрым, — проговорила она, откровенно любуясь своими так называемыми художествами. — А скорее, он испугался, что наша бабуля — кстати, ее звали Ирва — начнет болтать что ни попадя своим клиентам. Поэтому он купил ей скромный домик в Хельоне, назначил небольшое пожизненное содержание, помог оформить опеку надо мной. Естественно, с одним условием: никаких мужчин, никакого возврата к прежней разгульной жизни. Но, говоря откровенно, это было лишним. Бабуля и без того была сыта постельными утехами. Помню, как она кричала по ночам, когда ей снилось, будто она вернулась в бордель.

Хельга опять занесла над беспомощным Гарольдом свои острые ноготки. Но в последний момент передумала. Вместо этого она нагнулась и слизнула с его щеки выступившие капельки крови. По-кошачьи мурлыкнула от удовольствия.

Меня даже передернуло от отвращения. Фу, какая гадость!

— Мне было девять лет, когда моя мать так резко переменила свою жизнь, — негромко сказала Хельга и посмотрела на меня. — В таком возрасте я уже все понимала. Помню, как я скучала по ней, как каждый вечер плакала и звала дорогую любимую мамулечку. И ни разу — слышишь? — ни разу она не приехала навестить меня! Она просто взяла и вычеркнула меня из своей жизни. Так, как будто я никогда не существовала. Как будто она не рожала меня в муках и не прятала в шкаф, когда к ней в комнату заваливался очередной пьяный вусмерть моряк. До сих пор в ушах стоят жалобные стоны, непотребные ругательства, которыми ее осыпали, скрип кровати… Как будто я не утешала ее после особо жестоких клиентов, предпочитающих что-нибудь особенное в постели, не вытирала ей слезы своей маленькой ладошкой и не упрашивала уйти из этого жестокого дома…

В глазах Хельги сверкнули злые слезы. Окончание фразы она выдохнула, в конце едва не сорвавшись на стон.

— Тише, тише, моя маленькая, — сочувственно пробормотал Абальд, который, увы, по-прежнему оставался около двери.

Хельга запрокинула голову и почти минуту сидела так — молча и с закрытыми глазами. Когда она продолжила, ее голос звучал отстраненно, как будто она рассказывала чужую историю жизни.

— Увы, Ирва не долго прожила, — сказала она. — Работа в борделе, вопреки расхожему мнению, далеко не так проста и легка. Тем более там она пристрастилась к вину. Только алкоголь помогал ей забыть о том, что творили с ней клиенты. — Хельга сделала паузу, после чего едва слышно проговорила: — Целыми днями я была предоставлена сама себе. Ирва не обращала на меня особого внимания, топя воспоминания в самом дешевом пойле, на которое хватало жалких подачек графа. Порой даже приходилось побираться по соседям, благо, что одна из них, которая так и не обзавелась на старости лет мужем и детьми, никогда не жалела для меня горячей похлебки. Жаль, что вскоре она переехала. Подалась в теплые края, сказав, что более не в силах выдерживать хельонские зимы. А Ирва… Она умерла, когда мне исполнилось тринадцать. С ее смертью прекратилась и выдача денег, поскольку граф не желал содержать чужого выродка. Я осталась одна. Надвигалась зима, и ты теперь знаешь, насколько суровы они в Хельоне. И я решила отправиться к матери. Благо, что на смертном одре Ирва рассказала мне, где ее искать. Нет, я не собиралась садиться ей на шею. Просто хотела попросить место в доме. Пусть бы назначила мне самую грязную работу, но я была бы сыта и мне не грозила бы смерть от холода.

И опять голос Хельги, несмотря на все ее попытки сдержать эмоции, задрожал от ненависти. Она несколько раз сжала и разжала кулаки, силясь успокоиться.

— Мать приказала не пускать меня за ворота имения, — прошептала Хельга. Она встретила меня около калитки. Я минут десять, не меньше, изливала ей душу. Рассказала про смерть Ирвы, про то, как порой неделями она не кормила меня, витая в алкогольных парах, и я питалась гнилыми соседскими объедками. Я так надеялась, что мать ужаснется моей исповеди и пожалеет меня! Я ведь не просила принять меня в семью на равных. Но хотя бы место служанки она могла мне дать? Увы…

Столько горечи и обиды было в последнем слове, что Хельга могла не продолжать. Я уже поняла, каким будет окончание ее истории.

— Нет, она дала мне денег, — продолжила она. — Два или три медяка. Сказала, что этого мне хватит на первое время. А вообще, я уже взрослая девочка и должна сама найти выход из этой ситуации. Мол, ей было всего на год больше, когда она родила меня. Внешностью меня боги не обделили. При желании выкручусь. Выкрутилась ведь она. А у нее сейчас и без того проблем хватает.

Я нахмурилась, пытаясь сообразить, когда именно произошел этот разговор. Хельге было тринадцать, она на десять лет старше меня. Получается, мне тогда исполнилось три, и мой отец, граф Греге, уже начал мягко намекать жене на необходимость второго ребенка. И его можно понять. Женский век короток. Особенно если учесть, что матушка провела несколько лет в борделе.

— И мать приказала мне уходить. — И опять в голосе Хельги прозвучала обжигающая ненависть. — Пригрозила, что если я опять посмею побеспокоить ее, то она спустит на меня собак или прикажет слугам хорошенько отколошматить надоедливую девчонку. А знаешь, что меня разозлило больше всего?