Урсула Ле Гуин - Легенды Западного побережья (сборник)
– Нет у нас никаких жриц, – ровным голосом сказала я. – И жрецов тоже нет. Мы своим богам сами поклоняемся.
– Тогда, может, это были просто женщины, которые в храм ходят? А та дьяволица заставляет их всю ночь заниматься любовью с кем попало.
– Да разве могут люди внутрь храма попасть? – презрительно усмехнулась я.
Для жителей Ансула «храм» – это обычно маленькая уличная святыня, установленная где-нибудь на перекрестке или напротив какого-то дома; нечто вроде алтаря, посвященного одному из наших богов. Почти такие же алтари устроены и у нас в домах, в неглубоких нишах. И «богослужение» у нас осуществляется достаточно просто: нужно всего лишь коснуться края такой ниши и произнести слова благодарности тому или иному богу или положить, скажем, цветок в качестве подношения. Впрочем, некоторые уличные храмы и впрямь представляют собой прелестные здания из мрамора, только крошечные, высотой не больше двух-трех футов; обычно их украшает чудная резьба, а крыша у них чаще всего позолочена. К сожалению, почти все такие храмики были разрушены альдами. Уцелели только те, что подвешивают к ветвям деревьев; этих альды не тронули, посчитав их домиками для птиц. Отчасти это соответствует действительности: во многих таких храмиках год за годом гнездятся ласточки и воробьи. У нас всегда считалось добрым знаком, если какая-то птица устраивает в храме гнездо; люди радуются, ибо им кажется, что этот храм благословили боги. Но самая большая удача – если в таком храме поселится сова, ведь сова – это птица самого Глухого Бога.
И хоть мне прекрасно было известно, что для альдов храм – это полноценное здание, причем довольно большое, я сделала вид, что ничего об этом не знаю.
По крайней мере, своим вопросом я отвлекла Симме от рассуждений о том, как хорошо было бы заниматься любовью всю ночь напролет. Он удивился, нахмурился и с подозрением посмотрел на меня:
– Что ты хочешь этим сказать? Да в храмы же все ходят!
– Зачем?
– Чтобы молиться!
– Что значит «молиться»?
– Поклоняться Аттху! – Он так и впился в меня глазами.
– А как вы поклоняетесь Аттху?
– Ну, приходишь в храм, на богослужение, – он говорил каким-то неуверенным тоном, словно не понимая, как это я могу не знать таких вещей, – а там жрецы поют, стучат в барабаны, танцуют и рассказывают о деяниях Аттха. Ясно тебе? Неужели ты этого не знаешь? А потом опускаешься на четвереньки, четыре раза ударяешь лбом о землю и повторяешь все следом за жрецами.
– А зачем?
– Ну, например, если ты чего-нибудь хочешь, то повторяешь за жрецами молитву, ударяешь лбом о землю и про себя просишь Аттха, чтобы он тебе это дал.
– То есть молишься, чтобы бог тебе что-то ДАЛ? Как это? Разве можно молиться, чтобы тебе ЧТО-ТО ДАЛИ?
Он уже смотрел на меня, как на слабоумную.
Но я глаз не отвела и продолжила атаку:
– Какую-то ерунду ты городишь! – На самом-то деле мне хотелось понять, что с его точки зрения значит «молиться», но я никак не могла допустить, чтобы он почувствовал свое превосходство надо мной. – Ведь нельзя же молиться из корыстных побуждений!
– Конечно же, можно! Ты, например, молишь Аттха, чтоб он даровал тебе жизнь и здоровье, а также... все остальное!
Я прекрасно его понимала. У нас испуганный человек всегда невольно взывает к Энну. Или молится богу Удачи, желая эту удачу обрести. Только это редко получается, именно поэтому бога Удачи и называют Глухим Богом. Но ничего этого я Симме не сказала, а презрительно бросила:
– Это же настоящее попрошайничество, а не молитва! Мы молим своих богов о благословении, а не о каких-то житейских вещах!
Похоже, мое заявление его потрясло. Еще бы, я ведь спутала всю эту стройную схему, в которой он совершенно не сомневался. Он насупился и буркнул:
– А ты и не можешь получить благословение. Ты же не веришь в Аттха!
Теперь уже была потрясена я. Нет ничего хуже, чем сказать кому-то, что он не может получить благословение! Хотя Симме совсем не был похож на человека, которому могла бы в голову прийти подобная жестокость. Помолчав, я спросила – куда более осторожно, чем прежде:
– Что значит, по-твоему, «не верить в Аттха»?
Он опять недоуменно на меня уставился.
– Ну, верить в Аттха значит... верить в то, что Аттх – бог.
– Ну конечно, он бог. Все боги – это боги. Почему же и Аттху богом не быть?
– Те, кого ты называешь богами, это демоны!
Я задумалась.
– Не знаю, верю ли я по-настоящему, что на свете есть какие-то демоны, но я точно знаю: боги есть. И я совершенно не понимаю, почему нужно «верить» в существование одного-единственного бога, а в существование других – нет.
– Потому что если ты не веришь в Аттха, значит, ты проклят и после смерти превратишься в демона!
– Это кто так говорит?
– Наши жрецы!
– Неужели ты этому веришь?
– Конечно! Уж жрецам-то все о таких вещах известно! – Симме явно чувствовал себя не в своей тарелке, потому и отвечал так сердито.
– Не думаю, что твоим жрецам так уж хорошо известно, кто и во что верит у нас в Ансуле, – сказала я, с некоторым опозданием понимая, что спорить с ним – это далеко не лучший способ что-нибудь у него узнать. – Хотя, возможно, о вере жителей Асудара они действительно знают все. Но здесь-то ведь все по-другому!
– Потому что вы язычники!
– Да, – согласилась я, – мы язычники. И поэтому у нас множество богов. Вот только никаких демонов у нас нет. И жрецов тоже нет. Как нет и храмовых проституток. Разве что совсем крошечные, ростом не выше шести дюймов.
Симме молчал. Хмурился. Я тоже немного помолчала и спросила:
– Говорят, ваша армия пришла сюда в поисках какого-то особенного, очень дурного места? – Теперь я очень старалась держаться дружелюбно, но чувствовала собственную неискренность, и мне казалось, что все вокруг тоже ее замечают. – Какую-то дыру в земле, из которой, по слухам, вылезают разные злые духи?
– Да, кажется, так.
– А зачем?
– Не знаю. – Он снова насупился и, стараясь на меня не смотреть, все отводил в сторону свои блеклые глаза.
Мы сидели в тени под стеной конюшни прямо на каменных плитах, и я машинально стала чертить в пыли квадратики, сама с собой играя в «крестики-нолики».
– А еще говорят, что у вас в Медроне царь умер, – помолчав, сказала я совершенно спокойно. И нарочно воспользовалась нашим старинным словом «царь», а не их пышным выражением «ганд всех гандов».
Он только кивнул. Наш спор о вере его совершенно обескуражил. Он долго смотрел на меня, потом вдруг решился:
– Мекке сказал, что, возможно, новый правитель прикажет нашей армии вернуться домой, в Асудар. Ты-то небось обрадовался бы, да?
Я только плечами пожала:
– А ты разве нет?
Он промолчал.
Мне хотелось заставить его продолжить разговор, но я не знала, как это сделать.
– Это игра в фит-фет, – сказал он.
Теперь уже я посмотрела на него так, словно он спятил. Потом догадалась: он имел в виду те квадратики, что я нарисовала на пыльных каменных плитах. Он нарисовал горизонтальную линию в одном из квадратиков, а я вертикальную – в другом.
– А у нас это называется еще «забавой для дураков», – сказала я, с облегчением вздыхая. Мы, разумеется, сыграли вничью – так всегда и бывает, если, конечно, ты и впрямь не полный дурак. Потом Симме показал мне, как играть в «Найди засаду» – когда у каждого свой расчерченный на квадратики «тайный» участок, и на нем некоторые квадраты особым образом помечены – это и есть «засада». Нужно по очереди, как при игре в «морской бой», отгадывать, где находится «засада» противника, и тот, кто первым отыщет все помеченные квадраты, тот и выиграет. Симме выиграл два раза из трех и существенно приободрился; во всяком случае, стал куда более разговорчивым.
– Вообще-то, я очень надеюсь, что армию все-таки отправят в Асудар, – признался он. – Я хочу жениться. А здесь мне жениться нельзя.
– Почему же? Ганд-то ваш женился, – фыркнула я и сама испугалась: похоже, я зашла слишком далеко. Впрочем, Симме только усмехнулся и тоже довольно непристойно хмыкнул.
– Ну как же, на «царице Тирио»! – воскликнул он насмешливо. – Мекке говорит, она-то как раз и была раньше одной из храмовых проституток. А потом на ганда Иораттха чары навела.
Я не выдержала. Мне осточертели эти дурацкие разговоры о храмовых проститутках.
– Да нет у нас и никогда не было таких храмов, в которые человеку можно войти! – рассердилась я. – Вот праздники у нас раньше были замечательные. Весь город тогда праздновал. И торжественные процессии мы устраивали, и танцы... А потом пришли ваши альды и все это запретили. Ваши солдаты убивали каждого, кто всего лишь танцевать пытался... Напридумывали вы себе всяких демонов и сами же их до смерти боитесь! – Я встала, ногой стерла нарисованные в пыли квадратики и пошла прочь, к конюшне.
Но, оказавшись там, поняла, что не знаю, как быть дальше. Меня мучил стыд: я все-таки не сумела стерпеть и сбежала! Заглянув в конюшню, я увидела Бранти, и он приветствовал меня тихим ржанием. Бранти угощался овсом из кормушки – изящно, понемножку брал зерна губами, стараясь растянуть удовольствие. Старый конюх сидел рядом на козлах для пилки дров, не сводил с Бранти глаз; на лице его написано было, по-моему, самое настоящее обожание. Конюх кивнул мне, а Бранти опустил голову и вновь занялся своим овсом. Я прислонилась к столбу и скрестила руки на груди, очень надеясь, что вид у меня достаточно отчужденный и неприступный.
