Иван Галкин - По мостовой из звёзд

Ворон промолчал. Мальчик опустился в грязь, встав на колени.

— Только ради себя. Ради того, чтобы понять…

Скиталец вдруг ужаснулся оформившейся мысли. Мир замер. Тихо катились по щекам слезы, щекоча кожу. Дыхание стало ровным и еле слышным. Покрасневшие глаза широко раскрылись, но глядели далеко, дальше палаток и линии горизонта.

— Ради того, чтобы понять, на что способен человек, я отказался от человечности… — прошептал Саша.

Мгновение он осознавал этот факт.

И вдруг возникла простая, детская мысль. Обида и непонимание навалились комом. Грудь мальчика сдавила тяжесть. Дыхание вырывалось рывками.

— Почему же ты не сказал мне? — спросил он Ворона.

— Ты бы не понял, — слова учителя были пропитаны неподдельным сочувствием. — А если бы даже понял… Ты знаешь, ты бы не смог сделать того, с чем не связан. Если ты не можешь сделать первый шаг, то никаких других — тоже. Ты должен был понять это именно так.

— Именно так? Снова ложь… Я знаю — я мог понять это по-другому. Разве не так, Ворон?

Ворон снова промолчал.

— Но ты выбрал для меня такой путь.

В этот раз Саша уловил колебание, словно Ворон удержал мысль. И он задумался. На мгновение его чуть не захватила истерика, когда возникла мысль что и эта фраза — ложь. Ложь от других, ложь от себя.

Месяц назад Скиталец поддался бы чувствам, но сейчас он вдруг понял, что стоит на коленях, на линии прибоя. Поднялся, попятился назад. Взглянул на океан. А затем тихо произнес.

— Ты прав, этот путь выбрал я сам.

Соленые капли все еще текли по его щекам, но он уже успокоился. Теперь Скиталец вспомнил слова Ворона о цене свободы. Знания и ответственность. Он не знал, и потому не может нести ответственность в полной мере. Может, это звучит жестоко… Но он действительно взвалил на себя то, что не имел права брать на себя. Но и забыть не имеет права. Теперь он знает и никогда больше не должен повторить ошибку. А если это все же произойдет, ведь мир может создать любые ситуации…еще раз принести смерть, будет означать для него и ответственность.

— Я человек… — произнес Саша, — и если мир не воздаст мне, я воздам себе сам. Потому что я хочу быть по-настоящему великим.

Скиталец поднялся с колен. Сделал шаг, затем еще один. Ноги несли его за границу лагеря. Он шел и плакал. Не от горя. Плакал от бессилия, понимая парадокс возможностей. Он мог всё, и не мог ничего, целиком состоя из причин и следствий. Так тяжело было принять эту двойственность мира и невозможно осознать… Плакал потому, что хотел бы знать ответы на все почему, но уверенно знал только один ответ — это невозможно.

— Это не те существа боги без возможностей, Ворон. Это мы, люди, боги без возможностей…

Мальчик шел сквозь ряды ришей, расступавшихся перед ним. Он не замечал, насколько слился с миром, не видел даже как над телами погибших ришей, вслед за его мыслями, возникла радуга. Саша многое понял и должен был думать. То, что он сам был лекарством — не стоило ничего. Гораздо более важным было… озарение. Так сложно было думать о том, что это — истина. Сколько раз он уже ошибался? Но это была именно она. Истина, которую невозможно ухватить — как вздох сожаления. Она подарила баланс, то ощущение мира, которое владело им в лагере. За это ощущение и за озарение, подарившее его, пришлось дорого заплатить. И разве мог кто-то сказать, стоило ли оно того?

— Я решил Ворон. — тихо произнес Саша. — Я сам создам свои причины. И пусть это будет только обман, зато по-настоящему прекрасный и полностью, понимаешь? Полностью мой.

Саша вышел за пределы лагеря ришей. Поле здесь было усеяно телами сотен воинов, убивавших друг друга и убивших себя. Воины в серых и синих накидках, риши и огромные птицы, хорхи и тела лесников в серых балахонах.

Он остановился посреди поля и взглянул на тела ришей. Саша видел в них разум иных… Скиталец показал ему разум равных.

Оглянувшись назад, Саша видел историю борьбы этой расы. Он видел, как посреди ледяных пустошей риши греются в маленьких домиках, подбрасывая скудную пищу в котел. Видел, как они замерзали, и снег скрывал их мягкие тела, превращая в камень под слоем бездушно красивых снежинок.

Только набегами жил этот народ. Они плодились гораздо быстрее людей, но суровая родина забирала девять из десяти в первые двадцать лет жизни. И не оставляла стариков. В пробиравших до самых глубоких закоулков их маленьких душ пустошах даже дерево для топки было трудно найти. Рыба составляла их повседневный паек и не имели они домашних животных.

Трудности сплотили их, научив видеть желания сородичей. Только совместными трудами они вырывали право на жизнь. Это были великолепные конструкторы, в борьбе с природой изобретавшие всё новые средства. И вместе с тем это были лучшие войны из тех, что могли родиться на этой планете. Крепкие, закаленные и сплоченные. Они не были черствы и беспощадны, просто тепло их истинных чувств горело где-то глубоко внутри, небольшим, но негасимым огоньком.

Жизнь требовала платы, и они ее вносили. То, что они добывали грабежами, позволяло им выживать. Беспощадность к людям была вызвана отчаянием. Сказки, о безволосых народах, живущих в тепле и достатке, имеющих кров и разнообразную, диковинную пищу, они впитывали вместе с молоком матери. И всем сердцем жаждали… справедливости? Может быть.

Саша не мог их судить. Сколько нужно ошибиться, чтобы понять, что если истина и есть, то человеку она недоступна? Сколько нужно ошибиться, чтобы от понимания осознания прийти к самому осознанию? Мальчик отвернулся.

Он должен был снова видеть книгу вселенной. Измерение, где были записаны судьбы, где был записан он сам, парадоксальный в своем понимании мира.

Саша хотел бы, чтобы борьба между ришами и людьми прекратилась… Но Скиталец знал, что этого быть не должно. И этого быть не может… по крайней мере сейчас. Только так, заплатив своей кровью, они получат право на знание. Знание, которое позволит им прекратить распри. Знание, которое даст им возможность избегать опасностей собственных инстинктов. Но на это им нужны тысячи лет борьбы и развития… И Скиталец не вправе вмешиваться в процесс, запущенный при рождении вселенной. Да она и не даст. Эволюция обходит любые препятствия. А для перехода ее в другое качество нужно нечто большее, чем философия.

Но Скиталец мог подарить этим вечным врагам напоминание о том, что их жизни не уходят в никуда и не отданы просто так. За выдуманных богов и урожай на полях. Смерть была платой за величие их потомков, за возможности, доступные каждому.

Саша мог подарить им напоминание и сделал это. Посреди мертвой битвы возник обелиск. Скульптура из странного и очень прочного материала, абсолютно цельная. Она изображала ласчи и хорхи, держащих шар. А на этом шаре, спинами друг к другу, стояли риш и человек. Один сеял, другой конструировал. За их спинами расцветал цветок звезды, являющейся Солнцем этого мира.