Эндрю Харман - Святой десант

— Здесь есть пустое кресло, — быстро объяснил Мэтр д'Отель, обладая несколькими десятилетиями опыта выслушивания бредятины Схрона. Дыхание у верховного ответственного за аппетитные припасы всегда кончалось именно в тот момент, когда он собирался перейти к тому предмету, по поводу которого испытывал особенно сильные чувства.

— Что? — едва сумел выдохнуть Схрон. Рот его так и остался раскрытым в безмолвном удивлении.

Мэтр д'Отель услужливо приподнял кресло, чтобы все увидели.

— И здесь тоже, — объявила некая прозрачно-переливчатая богиня. К ее реплике вскоре присоединились еще четыре божества.

Челюсть Мэтра д'Отеля отвалилась. Все оказалось еще хуже, чем он думал!

Теперь Схрон был определенно шокирован. Шесть божеств не появились за ленчем. Это было ужасно. Никогда раньше никто из обитателей Аррая не пропускал ни одной из трех трапез в день. Это было просто неслыханным событием!

— И где же они? — прорычал Схрон, буравя взглядом Мэтра д'Отеля. Он понятия не имел, кого ему еще здесь буравить. — Что мы теперь будем делать?

По всему залу дрожащие от нерешительности голоса что-то тревожно забормотали.

Внезапно тощее низшее божество резко вскочило из своего кресла. Божество это щеголяло тонкими очками и короткой стрижкой. Оно вовсю размахивало мелком и грифельной доской.

— Я бы х-хотел предложить предложение о том, чтобы было предложено с-собрать с-собрание, — объявил Херокс, ответственный за календарное планирование, собрания и важнейшие встречи.

Его слова были встречены гробовым молчанием.

— М-мы сможем утилизировать возможность данного с-собрания, с тем чтобы представить текущие вопросы в форме, г-готовой для обсуждения и с г-готовностью утилизируемой, — продолжал распинаться Херокс.

Тишина буквально капала с потолка.

— Я м-могу назначить с-собрание на следующий маннедельник, и я с-считаю, что в календарном планировании с-существует возможность представления для м-максимальной утилизации в тех же самых в-временных рамках п-подавляющего большинства всех вас, з-здесь присутствующих. Э-э… не с-считая, разумеется, текущей нехватки в лице ш-шести наших коллег…

— Моя пицца стынет, — проворчал чей-то голос.

— Мое пиво теплеет, — отозвался другой.

Чье-то божественное брюхо зарокотало в знак полного согласия.

— Я так п-понимаю, что существует минимальный п-позитивный фактор принятия в большинстве ваших… — начал было Херокс.

— Да заткнитесь вы! — рявкнул Схрон, ныряя к своей пицце.

Ангельские официантки нежно потянули священную тележку с подогревом обратно на кухню.

— Э-э, дорогуши, вы это оставьте, — залопотал Схрон, быстро прожевывая. — Мне может потребоваться добавка, — ухмыльнулся он затем.

Официантки упорхали прочь.

— Р-разумеется, мы могли бы назначить и организовать п-потенциальное дискуссионное с-собрание в течение последнего…

— Молчать! — завопил Схрон поверх какофонии активного прожевывания и заглатывания.

Херокс плюхнулся обратно в свое кресло, недовольно качая головой и ворча.

— Организация и п-планирование всего п-процесса — вот что здесь действительно т-требуется, это совершенно определенно.

После чего Херокс отбросил эту мимолетную мысль на задворки своего разума и жадно схватил с тарелки ломтик пиццы.

А в другой стороне «Манны Амброзии» некое божество машинально жевало пиццу, однако мысли его были весьма далеки от содержимого его рта.

Алкан размышлял вовсю. Могло это и впрямь быть совпадением, что шесть божеств не появились за ленчем в тот самый день, когда он подписал контракт с его высокобесподобием Брехли Треппом?

Согласно этому контракту, он предоставил Треппу чертовски большую свободу на предмет того, как именно ему рекрутировать новых верующих. Не дал ли он ему слишком много этой самой свободы? Не были ли эти два события на самом деле связаны? И не было ли тут неким образом его вины?

С нервным содроганием Алкан закинул себе в рот здоровенный кусок пиццы.

Смутные тени. Лужи красноватого света. Периодические вспышки молнии. Постоянный поток переносящих сообщения мудеммов, с гудением влетающих в блок коммуникационных портов и вылетающих оттуда. Типичный день в тенях страхоскреба Греховной службы. Если не считать того, что в этих тенях тайком кралась группа сдельщиков.

— Спешите же, спешите, а то я все потеряю, — умолял композитор Шнютке, дергая за рукав сутаны бывшее его высокопреподобие Елеуса Третьего.

— Терпение, — предостерег самого себя Елеус. Глаза его внимательно обшаривали лежащий впереди проулок, безнадежно выискивая там любые признаки его высокобесподобия Брехли Треппа.

— Нам не нужно терпение, — сквозь сжатые зубы прорычал Шнютке. — Нам нужен пергамент. И пергамент этот обязательно должен найтись до того, как я все потеряю! — Его правая рука ритмично раскачивалась, ноги слегка притопывали, а из закрытого рта червем выползало басовое гудение.

— Ладно, ладно, — примирительно поднял ладони Елеус. Последние несколько часов Шнютке был просто невыносим, постоянно клянча еще и еще пергамент. Он уже истратил весь свой запас и отобрал все, что было у Мудассо. Теперь он стал окончательно невозможен.

Испытав невероятное облегчение оттого, что недавнее заключение и освобождение Бешмета не повредило пальцы скрипача, Шнютке обрел вдохновение сочинять. Это вдохновение прихватило его, словно жестокая лихорадка, вторгаясь в тело с поистине тревожащим напором. Шнютке вдруг неистово задрожал, вскочил на ноги, возбужденно вскрикнул, после чего схватил комок угля и листок пергамента. Затем его правая рука самым буквальным образом превратилась в смутное пятно. Полоски из пяти параллельных линий в мгновение ока были проведены по пергаментной глади и населены целыми колониями крошечных дрессированных головастиков. Некоторые из этих головастиков были сцеплены с другими, а некоторые дополнены вьющимися хвостиками.

Для всех сдельщиков, кроме двух, все это была полная бессмыслица.

Они запросто смогли бы проигнорировать этот временный выплеск вдохновенных шумов, пока Шнютке пытался прогудеть восходящую атональную гамму пониженных на полтона аккордов или просвистеть вибрирующее глиссандо. Однако сдельщики никак не смогли проигнорировать композитора, когда наступил кризис. В самой середине третьей части его Девятой симфонии для скрипки, расчески и заднего прохода, как раз когда Шнютке собрался подчеркнуть идущую контрапунктом главную тему и посеять тональные семена для зарождающейся финальной части, у него кончился пергамент.

Удивительно было, как композитор навеки себя не оглушил, когда дико завопил, стукнул себя кулаками в грудь и принялся лихорадочно перебирать кипу листов пергамента, выискивая там новые пустые пространства и отчаянно паникуя, пока ноты и гармонии давали у него в голове задний ход.