Татьяна Чернявская - Пешки (СИ)

Что бы ни терзало совесть лучшего Мастера — Боя, в этот чудный утренний час оно бессовестно дремало, нежась в тёплой пастели, ловя последние благодатные минуты в приближении очередной рабочей недели. Минуты таяли, работа приближалась, а хорошо тренированный организм, не успевший как следует заплыть и облениться за административными трудами, уже начал пробуждаться от сна.

Утро обещало быть просто замечательным. Бодрящая свежесть лёгкого ветерка приятно будоражила голую спину. Ставший не столь давно привычным маленький чайный столик уже дымился большой пузатой кружкой кофе и тарелкой толстых маслянистых блинов со свежей сметаной. Аппетитные ароматы смешивались с лёгкими жасминовыми духами Альжбетты, создавая неповторимое ощущение домашнего уюта. Солнечные зайчики запутались в буйных, пронизанных тонким росчерком лёгкой седины кудрях стоящей у изголовья жены. Раздавшаяся и почтенно округлившаяся с годами дама не лишилась своей юношеской энергичности и неуловимого шарма, покоривших в своё время перспективного чародея. Мужчина сонно улыбнулся супруге и лишь теперь заметил злобные искры в прекрасных золотистых очах.

— И ты всё ещё спишь! — укоризненно рявкнула Альжбетта, упирая в бока маленькие кулачки.

Попытавшийся было оправдаться Мастер неловко барахтнулся в простынях и почтительно примолк, чувствуя бурю над головой.

— Я уже встала, распорядилась о завтраке, связалась с рабочими, заказала материалы, проверила баланс… и знаешь что?

— Что? — тихо и немного неловко поинтересовался почтенный Глава Замка Мастеров.

— А вот что! — уже не стесняясь, заорала дражайшая супруга, потрясая перед глазами растерянного мужа картой. — Я, конечно, не шибко умная и Академии не кончала, но даже я вижу, что здесь пёс знает что творится! Что, я тебя спрашиваю, за аномалия над тем болотом? А здесь? Почему за вчерашний день здесь появился чёрный послед? А куда это, интересно, могло провалиться целое урочище? Глянь, ты только глянь на это девственно чистое место. Прям филиал небесных кущ…

Артэмий Важич тяжело нахмурился, пытаясь переварить информацию, откуда его жена, не имеющая никаких способностей к чарам, взяла малую поисковую карту, выдаваемую только боевым чародеям на задании, и к тому же разобралась, как ею пользоваться. Едва проснувшийся мозг уже спешил услужливо предположить, что младший отпрыск год назад не зря божился, что понятия не имеет, где потерял рабочий инвентарь. Постепенно бытовой вопрос сменился мировым. Исчезновение целого урочища, которое и при опломбировании продолжало бы слегка фонить, вещь из ряда вон выходящая, даже с учётом космических аномалий. Вытянуть тёмный источник из загрязнённой земли, задача непростая и совсем уж неблагодарная, если не несёт под собой оснований более глубоких, чем простая забота о мирных гражданах. Тут дело пахнет происками притихших по неизвестной причине вечно недовольных династией оппозиционеров…

— И самое главное, Важич, — женщина, продолжавшая возмущаться некомпетентностью супруга, в сердцах дёрнула дражайшего за ухо, привлекая к себе внимание. — Где Мой Сын!!!

От неожиданности мужчина подпрыгнул на кровати, едва не расшибив затылок о прикроватный столбик. Внезапное исчезновение тихого, никому особенно не мешавшего урочища приобрело смысл, и ещё один кусок мозаики встал на место, вырисовывая уже размеченное различными донесениями поле. Туманно описываемая в кратких записках так часто исчезающих в последнее время шпионов фигура Медведя вновь проступила на горизонте.

— Вот Тварь!! — в сердцах прошипел Глава Замка Мастеров, сминая в руке сыновью карту.

— Как ты меня назвал? — возмутилась рассерженная женщина.

Артэмий Важич славился своей боевой реакцией, но так и не успел объяснить супруге про тёмную личность в стане оппозиции, что недавно мелькнула своим перстнем на подковёрной арене и успела навести страху в шпионском корпусе, до того, как кружка с любимым напитком была опрокинута ему на голову.

Почему‑то утро перестало казаться таким замечательным.

Понедельник — день тяжёлый, тяжелейшее утро и, наверняка, не самый лёгкий вечер…

Во всяком случае, когда черепная коробка трещит по швам, накаляясь изнутри и пропитывая ноющей болью каждую клеточку кожи, каждую мышцу лица, каждый волос. Когда от чьих‑нибудь шагов неподалёку дрожат руки и боль отдаётся в корни зубов. Когда любой, даже самый приятный и бодрящий запах вызывает спазмы в желудке. Когда каждая кость ноет и тянет бренное тело скрутиться калачиком под одеялом и забыться долгожданным бредом. Когда от бессонницы жжёт опухшие веки, а воспалённые капилляры почти выдавливают глазные яблоки из орбит. Когда даже мысли создают противный резонанс, разбивающий волнами приступы пронизывающих спазмов. Когда нет ничего соблазнительнее глубокого обморока часа на два — три, желательно с последующей госпитализацией и курсом прокапывания витаминов. Да, такой жестокой отдачи от эксперимента он не помнил уже последние лет десять…

По сути, приличных отдач он не получал с четырнадцати лет, когда смеха ради взялся перенастраивать артефакт бесперебойной подпитки энергии для небольшой лаборатории. Тогда, отделавшись обширным ожогом ауры и вывихом челюсти, он научился неплохо блокировать возможные откаты. Как показала практика, не до конца и не всегда. Нынешняя, хоть и не нанесла особого урона чародейскому потенциалу, из колеи выбить удосужилась, заменив каждый вдох тупой болью.

К чести отметить, что болезненное состояние оставалось для посторонних очередной тайной. Глухой чёрный костюм безупречно облегал худощавую фигуру, придавая ей чопорную строгость заграничного гувернёра и отталкивающую мрачность мифического вампира. Длинные волосы обыденно перетягивала чёрная лента, а в ухе мерно раскачивалась аметистовая серьга — переговорник. Лёгкая, скользящая походка оставалась привычно пружинящей и совершенно бесшумной, что непомерно раздражало горемычных, которым не посчастливилось сталкиваться с ним когда‑либо в тёмном коридоре. Лёгкий намёк на улыбку блуждал на бледном лице, но блуждал настолько незаметно, что постоянно казалось, будто похожий на инфернального выходца мужчина поджимает узкие губы, ухмыляется и скалится одновременно. Длинные тонкие пальцы отстукивали на бедре ненавязчивый мотивчик с лёгким звоном, когда перстень задевал вшитую металлическую пластину. Лишь в глубине блёклых опухших, словно с глубокого похмелья, глаз при громких звуках и резких движениях вспыхивали искорки боли. Эти глаза вполне могли послужить рождению свеженькой солёной сплетни, если хоть кто‑нибудь захотел бы связываться с их обладателем.