Мастер Чэнь - Любимая мартышка дома Тан

Мне же предстояло прощаться с этим миром в самом ближайшем будущем. Причем, боюсь, очень медленно и мучительно прощаться. Потому что враг давно уже стоял у самой столицы, у неприступных ущелий Тунгуаньского прохода. И главные события, значит, должны были произойти очень скоро.

Оставались сущие пустяки. Змея украла с моего стола камфарные фигурки. Вот теперь и с ними все было ясно. То, что змея стащила бумаги с именами сторонников Ань Лушаня, — это было не главное и не единственное.

Нужны были именно фигурки.

Если эти изумительные миниатюры были известны хотя бы десятку людей во дворце как подарок императора драгоценной наложнице Ян, то именно в таком качестве фигурки должны были всплыть очень скоро в самом неподходящем месте.

Где? Да в ставке мятежника, ясное дело. После этого несчастной мартышке Ян уже было бы не отделаться правом на почетное самоубийство. А затем пришла бы очередь ее брата. Император же предстал бы перед Поднебесной как выживший из ума старик, у которого под носом творился разврат, заговоры, подстрекательство к мятежу. Заодно двору, в качестве живого (точнее, полуживого) доказательства показали бы некоего мелкого согдийского шпиона, через которого осуществлялись преступные сношения семьи Ян с заговорщиками. Сознавшегося в своих преступлениях негодяя, на чьем столе — как видело множество людей, — стояли те самые фигурки, прежде чем оказаться, по поручению злодеев из семьи Ян, у мятежника.

А затем… затем среди всеобщего хаоса и возмущения появляется Светлый Ван, опирается на помощь союзников — уйгуров и посланцев халифа, громит мятеж, и все становится хорошо.

И это все, для чего я был нужен господину Чжоу. А я-то мечтал, что этот достойный слуга империи просто не мог не уважать такую ценную личность, как я. А я, оказывается, нужен ему был всего-то как жертвенный козленок — пусть и купивший себе несколько месяцев жизни своей дипломатией с владыками Запада.

В сердце моем в те мгновения не было даже страха — одна лишь обида. Да она и сегодня никуда не ушла.

Мы ведь могли бы стать настоящими, а не притворными друзьями, господин Чжоу. Мы могли бы рассказывать друг другу интереснейшие вещи — бросили же вы мне, чуть небрежно, в ответ на мой намек насчет загадочного Удай-Бабы: «А, племянник раджи из Магадхи. Он не должен вас беспокоить, господин Маниах. Он и нас-то не слишком беспокоит, поскольку работает очень осторожно».

Мы так и не поговорили с вами о громадных, как императорские дворцы, боевых речных кораблях династии Суй, которые потом превратились в труху и исчезли навсегда. Или о неуклюжих боевых колесницах эпохи Чжоу, которые через полтора года ваши, господин Чжоу, коллеги бросят в бой на заснеженной равнине против мятежников у озера Чэньдао — и потерпят страшное поражение.

Я мог бы ответить вам на случайно брошенную как-то раз реплику о том, что скоро Поднебесная может стать другой. Придут на высокие должности настоящие слуги императора. Будет меньше глупых решений, меньше взяток. А я тогда, увы, не понял истинного смысла этих намеков и подумал: как это типично — чиновник, чьи глаза увлажняются от мысли об идеальном, обновленном государстве, руководимом лучшими из лучших, такими, как он сам, — просвещенными и непогрешимыми?

Увы, сказал бы я вам, господин Чжоу: я уже видел, чем кончаются такие мечты. И видел не раз. Идеальных империй не бывает.

И тогда вы, возможно, не пожертвовали бы десятками тысяч солдат своей империи. Я ведь и сам не раз посылал людей на смерть, но не так подло и не так бессмысленно, как это сделали вы, — так почему же вы не дали мне шанса помочь вам избежать этой подлости?

Вместо этого вы решили, что вам нужен всего лишь мой обезображенный пытками труп.

Проглотить это оскорбление было трудно. Но ничего другого не оставалось.

Бог Небесный, ведь уже разгар лета — как это я продержался столько месяцев? И сколько еще можно испытывать судьбу? Ведь договоры о помощи империи уже готовы, я уже не нужен, значит, до развязки осталось совсем немного.

Так, на какую из былых загадок я еще не нашел ответа? Ну, например, на вопрос о том, зачем Чжоу подсылал ко мне карликов. И еще: правда ли, что премьер-министр лично вписал мое имя в список заговорщиков — и почему? И почему Ань — он же Рокшан, — так странно реагировал на мое появление и на мой документ об оплате войлока.

Пустяки, которые сейчас никому уже не интересны.

«Опять та же ошибка, хозяин, не делайте ее!» — раздался в моей голове голос далекого Юкука.

Но я, несчастный идиот, поступил как всегда — позволил себе тряхнуть головой и обнаружить, что стою среди пыли и щедрых конско-верблюжьих запахов, а мой сарт, начальник каравана, смотрит на меня терпеливо и устало.

Дальше началась долгая сверка цифр, тюков, имен. Верблюды, сладко улыбаясь, поворачивали в мою сторону змеиные головы и задумчиво жевали толстыми губами. Среди пыли и зноя караванщики распутывали великое изобретение, изменившее мир: верблюжий вьюк. Придуманный несколько сотен лет назад, он сделал путешествие вдоль Пути совсем иным, ведь до того шелк приходилось везти с невероятными мучениями и безобразно медленно — на телегах, на колесах, каждый день ломавшихся на острых камнях пустыни. Теперь Великий Путь можно было пройти за жалких несколько месяцев — отсюда до самого его конца, до синей воды Бизанта.

Вьюк, какая-то там грубая вязанка ременных петель, снизил в итоге цены на шелк, сделал его товаром не только для самых богатых — и породил массу шелкоткацких фабрик в самых разных городах, как ни скрывала Поднебесная секрет извлечения нити из кокона. Вьюк уронил одни империи и создал другие. Положил начало большим торговым домам — и не в последнюю очередь дому некоего Маниаха.

Страшно подумать, каким был бы мир, если бы все еще доверял архаичному колесу.

Я кивал и отдавал указания. Интересовался, все ли грузы со склада удастся погрузить на горбатые спины, — и получал ответ: да, удастся. Спрашивал про людей — и получал ответ, что готовы все.

Это был мой последний караван на Запад.

Я задумчиво похлопал по гладкому боку коня, на котором предстояло ехать кому-то из моей охраны. И на который не сядет несчастная Ян по имени Яшмовый браслетик.

Ждать было больше нечего.

— Сколько дней до отправки? — спросил я. И поморщился, услышав в ответ: «Шесть дней, хозяин».

— Мы можем быстрее, — после паузы и изучения моего лица озабоченно покачал головой сарт.

Что ж, подумал я, мы играли со смертью несколько месяцев. Еще шесть дней? Пустяк. И еще столько надо сделать. Сангаку надо подготовить процедуру моего исчезновения — Чжоу и его кишащие вокруг нас вторые тени вряд ли так просто меня отпустят. Что придумает на этот раз мой невозмутимый однорукий друг? Заставит меня побрить голову наголо и стать монахом из храма Учителя Фо? Ушлет меня в другом караване за день раньше до отправки моего, потом присоединит к этому?