Андрей Николаев - Черное Таро

«Ценнее для меня и впрямь ничего нет, — подумал Корсаков, — это — жизнь Катюшки, Ирины, а, может, и твоя, девочка». Отдавать карты магистру стало жаль и, чтобы получить хоть какое-то удовольствие от кратковременного обладания, Корсаков перетасовал колоду, щелкнул по ладони плотными листами.

— Хочешь загадать желание? — спросил он, — обязательно сбудется, фирма гарантирует. Такой шанс выпадает раз в жизни, причем единицам из миллионов.

— Хочу! — Анюта зажмурилась, стиснула кулачки, — все, загадала.

Корсаков отодвинул столовый прибор, переставил подсвечник на столе и разложил карты на скатерти, выбирая наугад из глубины колоды.

— Все, можно открыть глаза?

— Открывай, — разрешил он.

Девушка подошла к столу склонилась над картами.

— Ух, при свечах они еще страшнее. А ты уверен, что разложил правильно?

— Хрен его знает, но уверен, все загаданное исполнится. И тебе за это ничего не будет!

Внизу на лестнице хлопнула дверь, послышался топот множества ног, голоса. Корсаков вскочил, мгновенно сунул карты в карман и быстро задул свечи. Анюта прижалась к нему, он обнял ее за плечи, чувствуя, как они вздрагивают. Если бы не серьезность момента, то он подумал, что девушка сдерживает смех.

— Не бойся, прошептал он, — все будет нормально.

В проеме двери возникло множество огоньков, язычки пламени освещали сжатые пальцы, но самих людей видно не было, только дыхание и гулкие шаги.

Мощный луч света внезапно залил комнату, пробежал по стенам, коснулся кровати, и ударил в потолок.

— Сюрприз!!! — заорал десяток хриплых глоток.

Нумизмат Сема, блестя лысиной, отплясывал с упаковкой пива в руках, Сашка-акварель разгребал место на столе, выставляя маслины, шпроты и исландскую селедку в плоских банках. Тут же были бомжи-соседи из сгоревшего дома. Все были уже на взводе — видно в ожидании назначенного часа уже размялись водочкой.

Корсаков почувствовал, как ослабли ноги и опустился в кресло. Анюта смеялась вместе со всеми и хлопала в ладоши.

— Классный сюрприз, а?

— Да уж… — пробормотал Корсаков.

— Это еще не все! — Анюта снова хлопнула в ладоши, — ну-ка, где наш главный подарок?

Все замолчали, расступились, освобождая проход. В дверях возник заслуженный алкоголик и принципиальный бомж дядя Сережа. Он тоже жил в доме, на втором этаже которого квартировал Игорь с Владиком. Протиснувшись боком в комнату, он поднял руки. В каждой было зажато по картине в раме. Корсаков узнал свои работы из цикла «Руны и Тела» — «Знамение» и «Снег».

— Вот, Игорек, сберегли от огня. Жизнью, можно сказать, рисковали, а уберегли, — гордо объявил дядя Сережа хриплым пропитым голосом. — Я ведь засек, как ты картины прятал, а как увидел, что Жучила к тебе пошел, ну, той ночью, как пожар случился, так и вытащил их. К сожительнице, стало быть, своей отнес — она дворничихой в девятом доме работает. Так у нее и стояли, тебя дожидались.

— Спасибо, мужики, — растроганно сказал Корсаков, — век не забуду. Ну, давай к столу!

Картины прислонили к стене возле кровати, откуда-то возникли табуретки, лавки. Первый тост сказал Сема. Говорил он долго и цветисто и чувствовалось, что может говорить до бесконечности, но его прервали, устав держать наполненные стаканы и тогда он коротко сказал:

— Ну, с новосельем!

Все выпили и навалились на закуску. Анюта, сидя через стол от Корсакова, смотрела на него счастливыми глазами. Ее наряд казался совершенно невозможным среди неопрятных завсегдатаев Арбатских задворок с пропитыми небритыми лицами, которые однако были сейчас Корсакову ближе, чем кто бы то ни был на свете. Он улыбнулся девушке.

Справа ему что-то бубнил в ухо Сема, кажется, насчет старинных монет, Сашка-акварель, устроившийся в центре стола, клялся, что за три сеанса сделает из любого дилетанта мастера акварельной живописи, дядя Сережа обстоятельно рассказывал, как он прятал картины в подсобке, прикрывая их метелками и лопатами. Кто-то уже завел песню, но пока еще в полголоса.

Корсаков, пользуясь тем, что каждый занят своим: кто наливал, кто закусывал, кто слушал, а кто рассказывал, выскользнул из-за стола и позвал Анюту, показывая на соседнюю комнату.

— Сотовый у тебя с собой? — спросил он.

— Сейчас принесу.

В зале царил полумрак, мерцали свечи. Корсаков отошел к лестнице. Анюта принесла ему телефон. Он поцеловал ее в шею, ощущая нарастающее желание. Она прильнула к нему всем телом, он почувствовал, как ее язычок скользнул к нему в рот. Время исчезло, были только жадные губы и судорожные объятия.

— Погоди, — он нашел в себе силы оторваться от нее, — мне надо позвонить.

— Потом позвонишь, — девушка просунула руки ему под майку. Он ощутил, как острые коготки царапнули грудь, — я так по тебе соскучилась.

— Девочка моя, у нас все еще будет, — прошептал он, — но чуть попозже. Хорошо?

— Мне уйти? — она вздохнула и отпустила его.

— Да. Извини, это деловой звонок.

Девушка послушно ушла к гостям, которые встретили ее взрывом энтузиазма.

Корсаков набрал семь семерок, переключился в тоновый набор, нажал кнопку ноль. Гудков не было, где-то на пределе слышимости играла органная музыка. Он уже решил, что ошибся и хотел снова набрать номер, как в трубке раздался голос магистра.

— Слушаю вас, Игорь Алексеевич.

— Я нашел то, что вам нужно, — сказал Корсаков.

Он представил, как магистр удовлетворенно улыбается, откинувшись в старинном кресле. В кабинете полутьма, тускло отсвечивают деревянные панели на стенах, на столе перед магистром стоит бокал с коньяком. Он не спеша протягивает руку, берет бокал и отхлебывает темный напиток.

— Очень хорошо, Игорь Алексеевич. Я не ошибся в вас. Где мы встретимся?

— Если вы такой ясновидящий, то знаете, куда ехать.

В трубке послышался глухой смешок. Затем, после недолгого молчания снова возник низкий голос.

— Знаю. Через пятнадцать минут выходите на Гоголевский бульвар.

— Не опаздывайте, уважаемый Александр Сергеевич, — решил съехидничать Корсаков, — а то меня здесь люди ждут.

— Будьте спокойны, не опоздаю. А вы, Игорь Алексеевич, не забудьте захватить картины. Мы дадим за них хорошую цену, — магистр отключился.

— Хорошую цену… — пробормотал Корсаков, вспоминая, как торговался с Жучилой, призвав на помощь заезжего провинциала, — да я с вас за эти картины семь шкур сдеру и не хрюкну.

Он вернулся в комнату, прошел к кровати и присел на корточки возле картин. Краски в темноте казались выцветшими, а фигуры на полотнах размытыми, призрачными. Он осторожно снял полотна с рам и скатал в рулон. Шум за столом то нарастал, подобно волне, то стихал, когда гости в очередной раз приникали к стаканам. Игорь вернулся к двери и критически оглядел пирующих.