Юлия Славачевская - Люблю. Целую. Ненавижу. Кэмерон

— Ди, присядь на минутку, выпей лимонада… — Он провел мозолистой ладонью по моим волосам, словно не веря, что вот она я, рядом. Чуть не ушел, вернулся. Его взгляд заметался между мной и ванной. Наконец Кэм принял со своей точки зрения соломоново решение — утащил меня с собой в душ, соседствующий со спальней.

А дальше я будто попала в реактивную турбину. Опять вихрь поцелуев, снова летала артиллерийским снарядом одежда, а я, глотая слюнки на красивое мужское тело под хрустальными струями воды, нервно допивала из бутылки предложенный лимонад, глядя, как на счет раз-два-три намыливается и принимает душ Кэмерон. Пузырьки цитруса сладостью рая с шипением лопались у меня на языке, гибкое смуглое тело причудливо изгибалось в мыльной пене, приковывая взгляд. Меня переполняли эмоции радости и предвкушения.

И захлебнуться бы мне от этого зрелища, если не лимонадом, то желанием, но не успела я сосчитать до двадцати, как он выскочил из душа — вот это прыть! И меня повлекли обратно в комнату.

Выглядел мой итальянец как тогда, в наш первый раз: с влажными волосами и в спортивных, чуть приспущенных штанах. На гладком литом торсе блестели капли воды, словно утренняя роса. Зрачки расширены. Подбородок и щеки оттенила синевой легкая небритость. Над губой выступила испарина.

На лицо Кэмерона набежала чуточку смущенная шальная улыбка:

— Извини, что затащил тебя с собой. Боялся, что опять сбежишь.

Острое ощущение дежавю больно ударило под дых. Он казался таким светлым, таким солнечным… как тогда. Время будто повернуло вспять. Я задохнулась, пытаясь прийти в себя, и невольно попятилась.

Кэм мгновенно напрягся, приближаясь и оплетая меня руками, буквально впечатывая в себя. Простонав мне в макушку:

— Нет, Джейни! Нет. Только не в этот раз. Я не могу тебя отпустить, только не сегодня. — Он начал раздевать меня. И очень-очень тихо: — И никогда…

И я сразу почувствовала себя дамой сердца в руках влюбленного рыцаря, королевой в объятиях запретного возлюбленного. Святой в кругу фанатично верующих. Нет, богиней! Мне поклонялись, меня боготворили, мной жили… Это было страшно и… прекрасно.

Встав на одно колено и уперев мою вторую ногу себе на плечо, он стягивал белый ажурный чулок с таким истовым поклонением, словно благоговел перед образом святой — нежно, трепетно и бережно, самыми кончиками пальцев. Его голова прижималась к моим бедрам очень близко, опаляя дыханием.

Не поднимаясь с колен, Кэм расстегнул юбку, лаская языком живот и обхватив руками талию.

— Дже-ейн… — Он провел пальцами вниз, заставляя мою кожу трепетать. Кэм оставлял на мне след, как роса, сбегающая по листу, как волна на песке. Мне послышался крик чаек и шорох прибоя. Словно и не было всех этих лет, всех этих бед. Словно даже отзвуков той боли и обид меж нами не было.

И я ощутила себя обновленной, рожденной заново. Почувствовала себя юной девственницей в руках своего возлюбленного. А может, так оно и есть? Я никогда не знала другого мужчины и вряд ли узнаю в будущем. Все оказалось безумно просто: нет Кэмерона — значит, нет меня.

Я слегка наклонилась, и мои губы прижались к его шее, скользя по ней. Его возбужденное, затвердевшее тело казалось мне столь совершенным… одно понимание этого безумно заводило.

— Джейни, — мурчал мне в ухо хорошо знакомый голос — густой черный шоколад, а под ним немного сливок.

Его пальцы невесомо пробежались по одной ноге, лишив меня первого чулка, и теперь занимались вторым.

— Ты прекрасна, ты знаешь? — Юбка отправилась на ковер, а на груди шустро расстегивались мелкие, как жемчуг, перламутровые пуговички блузки.

Когда успел сам собой сняться мой пиджак и куда он улетел, загадка. Причем вместе с блузкой. Шериф этого округа — мародер или фокусник со стажем, не иначе.

— Люблю, — тихо говорил Кэм, обводя раковину моего ушка жаркими губами. Пальцы порхают вдоль позвоночника, и я невольно вздрагиваю. — Люблю, — слегка прикусил мочку, лаская затылок. — И, пока жив, тебя никому не отдам! Запомни!

Мое сердце как-то нехорошо заныло от холодящего предчувствия. Не надо бы ему этого говорить сейчас, нельзя! Вселенная коварна и ревнива: как только кто-то хочет получить уверенность в чем-то, это у него отбирают.

— Я думал, что знаю о тебе практически все, — горячо шептал мне Кэмерон Маноло. — Я придумал себе твой образ и все это время им упивался и жил. Только он получался… каким-то черно-белым. Я то рисовал тебя бессердечной сукой, то ангелом.

Очарованная его ласками, я молча слушала.

— Но когда тебя чуть не убили, когда твой телефон перестал отзываться, и я нашел валяющуюся в кустах дамскую сумочку… — Он сглотнул и стал говорить намного тише, отрывочно и глухо: — Я чуть не умер от страха и понял одну простую истину… для меня нет разницы, каких ты цветов, добра или зла… хоть чернее дегтя! — в мире, где нет тебя, мне жить страшно. Я не хочу так… там… жить.

Я протянула руку, запуская пальцы в его густые волосы, на висках припорошенные сединой. Провела ладонью вниз, отводя пряди с шеи. Упругие завитки приятно щекотали пальцы. Кэмерон увернулся от моих ласк и настойчиво продолжил, глядя на меня чуть расширенными глазами:

— И я хочу, чтобы ты исполнила мое желание за любую выбранную тобой сумму! Возьми за консультацию что хочешь и сколько пожелаешь, пожалуйста, отдай хоть ангелам, хоть чертям, только живи долго и счастливо, любимая. Со мной, без меня — живи, только об этом прошу. Придумай как, рассчитай, подними на уши всю небесную канцелярию!

Я улыбнулась с оттенком грусти: если бы все было так просто, если бы…

— Вчера я мчался к тебе с ветром наперегонки и думал — рехнусь! — совсем тихо рассказывал Кэм. — Теперь я этого страха не допущу. — Синие глаза потемнели. — Ты моя! Моя, слышишь! Не подпускай к себе убийц, или я их убью. Если надо — перебью всех, кто представляет для тебя опасность, слышишь!

Я уперла палец ему в грудь:

— Кэм, ты меня пугаешь, Кэм!

Но он шептал, словно в горячечном бреду:

— Мэра, прохожих, рабочих, злую собаку — всех, кто угрожает твоему благополучию, всех! Твоя жизнь — только это имеет для меня значение. До остального дела нет.

Я заорала, лупя его кулачками по плечам:

— Кэмерон, перестань! Это сумасшествие!

Моих ударов он не заметил вообще. Губы Кэма искривила горькая улыбка, но он не смолчал:

— Да, я маньяк! Да, я псих ненормальный. Но веришь ли, — он сжал кулаки, — я убью кого угодно, если тебе что-то будет угрожать. И взорву весь город Нью-Йорк или Вашингтон; если понадобится — все штаты к чертям собачьим, слышишь! Мне плевать, что со мною потом станет, плевать на все — но не на тебя, только не на тебя, любимая.