Макс Фрай - Жалобная книга

Вот оно как. Надеюсь, он не рассчитывает на внятный ответ. Надеюсь, он вообще ни на какой ответ не рассчитывает, потому что я двух слов связать сейчас не смогу. В голове у меня не просто каша, а размазня, малоаппетитная с виду, но сладкая. Такая сладкая, что…

Ох.

Так и не обнаружив среди известных мне слов ни одного подходящего к случаю, я просто погладила его по голове. Не собиралась, честно говоря, даже в мыслях не держала, просто его голова вовремя подвернулась мне под руку. Так бывает.

И вот мы сидим и молчим, так долго, что за это время успевает наступить ночь.

Почуяв ее приход, Гудвин мой встрепенулся, поднял наконец голову, обратил на меня потемневший за компанию с небесами взор.

– Что ж, тетрадка эта дурацкая – твое личное наваждение, – говорит. – А вот пожар – наше общее. Хоть это мне понятно. Но больше – пока ничего. Мир взбесился, дергается в наших с тобой неумелых руках, орет, как новорожденный, того гляди, зашибет. Правила техники безопасности нам неизвестны, а нужны позарез. За советом идти некуда: ни с кем из наших ничего подобного не случалось. Что делать будем, Варвара? – И, не дождавшись моего ответа, заключает: – Будем жить дальше. С максимально возможным удовольствием, но очень, очень осторожно. И чтобы мне больше громко не думать!

Улыбаюсь ему.

– Может быть, все к лучшему? – спрашиваю. – Просто к лучшему, и все… Так ведь часто бывает: ныряешь головой в прорубь, думаешь, что там – холод ледяной, тьма и бездна, жидкое царство Хель, изготовленное из сухого концентрата и – правильно – воды. Известная рецептура… Заранее содрогаешься, но ныряешь. Потому что надо. И – не слабо. Ну и вообще, где наша не… И прочий лирический героизм. Но, нырнув, переведя дыхание, обнаруживаешь, что вода в проруби теплая, чистая и прозрачная, так что дно видно. И там, на дне, мало того что песочек шелковый, так еще и сокровищ понараскидано, и ни единого дракона. И вообще лафа.

– Может быть, – говорит он, снова утыкаясь лбом в мое онемевшее от негаданного счастья колено. – Все может быть… Ты знаешь что? Ты давай иди, одевайся. Поедем-ка поохотимся. Считается, будто время все лечит – даже краденое, даже время чужой жизни. Пару десятков лет спустя нам обоим будет куда легче решить, как жить дальше.

– Сколько сотен чужих лет ты уже прожил? – вздыхаю. – И есть ли от этого толк?

– Если ты спрашиваешь, значит, действительно никакого толку, – смеется. – Но надежда, Варенька, она ведь не просто умирает последней. Она, говорят, даже к погребальному костру своего господина с дарами приходит порой… Вот и я все думаю: когда-то ведь наконец перейдет это чертово количество в более-менее пристойное качество? Или ну ее к черту, эту школьную диалектику?

– Диалектике, – отвечаю, – в пекле самое место. А прогуляться я не прочь. Не думаю, что двадцать чужих лет спустя все у нас само собой рассосется – до сих пор-то не рассосалось… Но с другой стороны, надо же как-то успокоиться, тут ты совершенно прав. Только нос отмой, пожалуйста. И брови. И ухо левое… нет, все, теперь уже оба.

– Может быть, проще докрасить все остальное? – вздыхает. – А что, буду Желтым-Человеком-Из-Другого-Анекдота.[12] Один из любимых персонажей у меня, между прочим…

Оно и видно.

Стоянка XVIII

Знак: Скорпион

Градусы: 8°34′18'' – 21°25′43''

Названия европейские: Аркало, Альшальб, Альхах, Альтоб

Названия арабские: аль-Кальб – «Сердце (Скорпиона)»

Восходящие звезды: альфа Скорпиона (Антарес)

Магические действия: заговоры с целью сеять несогласие

Сижу, уткнувшись лицом в собственные старые штаны, которые топорщатся над Вариными коленями. Всем телом чувствую, как течет сквозь меня время, но даже это сейчас не мешает мне быть счастливым. Ну да, просто счастливым идиотом, без царя в голове – фиг с ним, пусть себе скитается по пустыне, подобно коллеге своему Лиру, не нужен он мне. Долой монархию в отдельно взятой башке – моей!.. Варенька права: некоторые ужасающие с виду бездны оказываются чрезвычайно приятными местами, не грех и побарахтаться тут какое-то время.

Ну вот, барахтаюсь.

Мне, страшно сказать, хорошо. И с этим, между прочим, надо что-то делать. Например, использовать текущую минуту слабости как восхитительную прелюдию к очередному практическому занятию. Варе, пожалуй, будет полезно отвлечься от лирических интермедий. Да и мне тоже, если начистоту.

– Знаешь что? – говорю. – Ты давай-ка иди, одевайся. Поедем поохотимся. Считается, будто время все лечит – даже краденое, даже время чужой жизни. Пару десятков лет спустя нам обоим будет куда легче решить, как жить дальше.

– Сколько сотен чужих лет ты уже прожил? – неожиданно спрашивает Варя. – И есть ли от этого толк?

Черт побери. Она права.

– Никакого толку, – соглашаюсь. – Но надежда, она ведь не просто умирает последней. Она, говорят, даже к погребальному костру своего господина с дарами приходит порой… Вот и я все думаю: когда-то ведь наконец перейдет это чертово количество в более-менее пристойное качество? Или ну ее к черту, эту школьную диалектику?

Варя укоризненно качает головой:

– Диалектике твоей в пекле самое место. Но прогуляться я не прочь. Не думаю, что двадцать чужих лет спустя все у нас само собой рассосется – до сих пор-то не рассосалось… С другой стороны, надо же как-то успокоиться, тут ты совершенно прав. Только нос отмой, пожалуйста. И брови. И ухо левое… нет, все, теперь уже оба.

Смотрю на свои руки. Желтые по локоть действительно. Что я увижу в зеркале, заранее понятно. Хорош «чернокнижник», нечего сказать!

– Проще докрасить все остальное, – вздыхаю. – А что, буду Желтым-Человеком-Из-Другого-Анекдота. Один из любимых персонажей у меня, между прочим…

– Живой человек редко может позволить себе роскошь стать персонажем, – строго возражает Варя. – Посему – отмывайся.

Слушаю и повинуюсь. Четверть часа угрохал на послушание и повиновение и, можно сказать, отмылся. Хотя если бы прокрутить меня в стиральной машине с отбеливателем, вышло бы совсем хорошо.

Ну, по крайней мере, Варя теперь не станет от меня шарахаться, прикрывать руками драгоценную свою куртку. А мне того и надо.

Я все-таки поцеловал ее – уже не дома, еще не в машине, а во дворе, благо ни одна любопытная старушка не способна засидеться на скамейке мартовским вечером, когда лишь сырые московские ветры властвуют безраздельно, даже пресловутые силы зла от них по подъездам прячутся. Ну вот и мы почти невольно прильнули друг к другу: греться. В северных странах любовь приобретает особый, практический смысл, что да, то да.