Серая сестра - Марк Лоуренс
Проповедник прищурил на нее темные глаза:
— Ты двигалась не как обычный человек. Хунска, а? Как ты сюда попала?
— Залезла.
Проповедник недоверчиво фыркнул и открыл рот, потом оглянулся. Возможно, не имея более правдоподобного объяснения, он не стал называть ее лгуньей:
— Ты ищешь женщину?
— Майру из Реллама.
— Реллам? — Страх в его глазах, когда он думал, что она демон, теперь полностью уступил место подозрительности. — Какой интерес может представлять для тебя эта Майра?
— Это мое дело. — Если он не узнал ее, то у Ноны не было никакого желания представляться.
Проповедник коснулся висящего на цепочке амулета — плоского кольца из серого металла, украшенного рунами:
— Если эта Майра молилась здесь, она — мое дело. Дело Надежды. Какое право ты имеешь задавать здесь вопросы?
Гнев Ноны подхлестнул ее язык.
— Право крови. Она — моя мать! — С ее внешностью нечего было и надеяться остаться неузнанной, да еще показав свою скорость.
— Ха! — Проповедник Микэл выпрямился во весь рост. — Теперь правда выходит наружу! Не думай, что я не узнал тебя, Нона Тростник. Ты стоишь здесь, в монастырском пальто, а на твоих губах разговор о кровь-правах. Поклоняющиеся Предку хорошо обучили тебя. — Усмешка, словно воспоминание о ребенке уменьшило воина перед ним. — Когда мы смиряемся перед Надеждой, мы присоединяемся к более великой семье, чем любая, основанная на семени и хрюканье в темноте.
— Поклоняющиеся Предку научили меня тому, что Надежда — такая же звезда, как и любая другая, только моложе и все еще горящая белым. Она не дойдет до Абета. И не спасет нас от льда. — Нона согнула перед собой пальцы. — И они научили меня, как забить взрослого человека до смерти голыми руками, если понадобится. Итак, я спрошу еще раз, Где моя мать?
— Она отдала свой дух Надежде. — Он сказал это с таким плохо скрываемым удовлетворением, что Ноне пришлось бороться, чтобы не выполнить свою угрозу. Если бы Кеот воспользовался своим шансом, он мог бы склонить ее к насилию.
— Она мертва? — Осознание попало в цель, и гнев Ноны вырвался наружу, оставив ее пустой.
Глаза проповедника метнулись к двери в его покои:
— Тебе лучше уйти, монахиня.
— Она там? У тебя там моя мать? — Ее охватило убеждение, истина внезапно стала очевидной, отрицание смерти — легким. Ее мать не могла умереть: между ними все еще было слишком много недосказанного. Теперь они могли говорить, как взрослые, не разделенные пропастью между детским невежеством и взрослыми горестями. Она направилась к двери.
— Что? Нет! Конечно, нет.
Нона скрылась за дверью прежде, чем Микэл бросился за ней.
— Подожди! Это запрещено!
Коридор тянулся ярдов на двадцать три, двери налево, две направо и одна в дальнем конце. Нона огляделась, сняла со стены фонарь и побежала ко второй двери слева, которая была тяжелее остальных и окована железными полосами.
— Ее там нет! Не будь дурой! — Микэл, покачиваясь, прошел через дверь церкви вслед за ней. Он говорил так, словно что-то скрывал.
Нона потянулась было к своей безмятежности, чтобы дернуть за нить замка, но волны эмоций отбросили ее назад, турбулентность, которую она не могла унять. Когда проповедник приблизился к ней, она ударила дефект-клинком по тяжелому замку, раз, два, три, затем повернула его. Разрушенный механизм с визгом сдался, и, стряхнув цепкие пальцы Микэла, она протиснулась внутрь.
Комната за ней была маленькая, без окон, с широкой полкой установленной на высоте пояса и бегущей вдоль трех стен. Образ Надежды вернул свет фонаря, сверкая в тысяче кусков стекла, зеркалах и хрустале. Полку покрывали десятки предметов, расставленные скорее с почтением, а не просто разбросанные.
— Я думала... — Нона позволила проповеднику вытолкнуть себя обратно в коридор. Ее мать умерла. Отрицание было глупостью. — Прости.
— Прости? — Микэл толкнул ее спиной к стене. — Ты осквернила святилище Надежды! И сломала мою дверь...
Сознание Ноны заполнили образы матери. Боль была хуже, чем от удара металл-ивы. Ей нужно было что-то, что угодно, лишь бы изгнать воспоминания. Вопросы могут помочь.
— Что все это такое? — Нона попыталась заглянуть за плечо проповедника.
Осколки старого мира. Кеот нарушил молчание.
— Сокровища. — Проповедник попытался подтолкнуть ее по коридору к заднему выходу.
— Я видела черн-кожу... — Красные Сестры делали свои доспехи из черн-кожи, маслянистый блеск этого материала не оставлял места сомнениям. Даже обломки среди сокровищ Микэла стоили больше, чем все здание. — И... — У Ноны не было названий для остальных вещей, но некоторые из них имели тот же серый блеск, что и драгоценный точильный камень старой Галлабет. — Ковчег-кость.
Проповедник схватил ее за капюшон поход-пальто и потащил к задней двери. Он поднял засов и пинком распахнул его:
— Это части кораблей, которые доставили наши племена сюда через черное море между звездами, и части сооружений, которые они построили здесь. Когда придет Надежда, она снова сделает их целыми, точно так же, как она свяжет плоть с костью и поднимет мертвых из могил, чтобы они снова жили.
Он вытолкнул Нону в ветреную ночь. Она уперлась ногой в дверь, когда он попытался закрыть ее.
— Откуда они здесь появились?
— Это дар Надежды. — Микэл снова потянул дверь. Нона держала ее открытой. Еще один рывок, и Микэл сдался, опустив голову. — Сис строят свои дома над лучшим из того, что осталось в Коридоре. Сами императоры построили свой дворец над Ковчегом и его силой привязали к себе Академию.
