Обрушившая мир (СИ) - Лирийская Каролина Инесса

— Татуировку никогда не хотел? — осведомляюсь я, наклоняя его к столу и проводя кончиком кинжала по спине.

— Что?

Не объясняя ничего, начинаю сосредоточенно выводить нечто на его спине. Скуля от боли, ангел пытается порвать веревки, за ноги привязывающие его к стулу. Он совершенно дуреет, не понимая, что боль причиняю не столько я, сколько рисунок на спине.

— Это что? — осмеливается спросить Ройс.

— Влад показал. Сигил какого-то Высшего, они все причиняют ангелам невыносимые страдания, — спокойно отвечаю и обращаюсь уже к пленнику: — Не передумал?

— Будь ты проклята, отродье! — воет он. — Будь ты…

Он захлебывается новым криком, когда я с размаху опускаю нож на ладонь. Лезвие легко режет плоть, немного запинается о кость, но потом слышится хруст, и нож стукается о стол. Ангел не сразу понимает, почему так больно, но когда понимает…

— Ой, да живут и с меньшим набором пальцев, — отмахиваюсь я. — Зачем тебе этот мизинец?

При виде отрубленного пальца Ройса явно мутит, он торопливо отворачивается, но уши заткнуть не может, потому продолжает слышать страдающего пленника. Кровотечение не останавливается, ихор с противным звуком капает на каменный пол. Бессильно уронив голову на грудь, ангел сдается.

— Я ничего не знаю.

— Не верю, — весело замечаю я. — Убеди меня.

В ответ пленник только сдавленно ругается на енохианском. Я вывожу на спине новые и новые знаки, какие только могу вспомнить, и это причиняет ему невыразимые страдания. Кровь пачкает мне ботинки, а руки уже по локоть золотые. Ногтями ангел впивается в стол, процарапывая длинные дорожки, выгибается. Демонические печати разрушают его изнутри, ломают кости; я слышу треск, с которым осколки пронзают плоть.

— Ладно… я… — неразборчиво выдает пленник. — Мы отвлекающий отряд! С другой стороны к Дворцу должна подойти Сотня, пока демоны сражаются с нами.

Такое же пушечное мясо, как и мы здесь? Ну, тогда ты должен был быть готов к такой участи. Я понимаю, что не в силах припомнить ни знака, но продолжаю выводить произвольные узоры. Какая-то часть меня хочет видеть, как страдает ангел.

— Пожалуйста… — шепчет он. — Я же сказал… Не надо, смилуйся…

— Ты, конечно, очень помог, — усмехаюсь. — Но в живых я тебя оставить не могу, сам понимаешь.

Умоляющий взгляд должен заставить подарить ему милосердную, быструю смерть. Но я качаю головой, выдергивая нож из окровавленной руки. Почему я должна быть справедлива, почему я должна держать слово? Отродье ведь, проклятое своим народом.

Только пленнику кажется, что он свободен, я налетаю вновь. Раню в запястья быстро, резко, разрезая до сухожилий. На пол льется кровь; я небрежно отряхиваю испачканный рукав рубашки. Ангел позорно всхлипывает, понимая, что с рассеченными венами он долго не протянет.

Он будет умирать долго, мучительно, чувствуя, как жизнь по капле покидает его тело. Довольно киваю своим мыслям, разглядывая сталь: она вся в ихоре. Не обращаю на стоны пленника внимания. Нет, я не помогу тебе, не надейся на проблеск чести. Мир жесток, но ангела это не должно волновать: скоро он уйдет.

В замке отвратительно смердит кровью. Наверное, поэтому мы спешим к кривому порталу, ведущему прямо в Столицу, на которую может обрушиться сама Сотня.

Глава 25. Праздник возрождения

— Как ты?

Я вздрагиваю от неожиданности, роняю пачку сигарет куда-то под стол. Представляя, какая там грязь, заглядывать туда ну очень не хочется, а уж тем более ползать по полу, надеясь найти утерянное… Легче раскошелиться на новые.

— Эй, Кара!

— Твою ж мать, Габриэль, — ругаюсь я. — Ты явилась в бар, полный демонов. Скажи, краса моя, у тебя как с мозгами? Ты ходишь по охуенно тонкому льду.

Заявившись в тот самый бар в Лос-Анжелесе, где мне когда-то давно угрожали, я уже подверглась риску, но, слава Деннице, меня достойно обслужили, даже не пытались подсыпать отраву в выпивку. Как только я подумала, что визит сюда пройдет гладко, является Габриэль.

— Разве мне запрещено появляться здесь? — удивленно спрашивает архангел.

Пожимаю плечами. Ничего такого оговорено правда не было, но кому ж могло прийти в голову, что златокрылую понесет в бар. Самое последнее место, где можно найти архангела, — еще минут пять назад с уверенностью заявила бы это. А если бы мне сказал кто, что Габриэль возникнет на соседнем стуле и по-хозяйски отберет бутылку, обсмеяла бы умника.

— Так как ты? — переспрашивает она.

— Разве не видно? — усмехаюсь.

— Ты переживаешь. И топишь свое горе в алкоголе. Что ж, у всех свои способы скрывать боль.

— Ну, вот ты и знаешь все обо мне.

Покосившись на меня, архангел кивает. Мол, видно мне, в каком ты восхитительном порядке и как чудесно выглядишь. Испытывая сильнейшее желание послать ее по известному адресу, дергаю за рукав проходящую мимо демоницу, которая разносит напитки. Вроде как элитное заведение, персонал, но на самом деле большинство присутствующих до барной стойки просто не доползут.

Они пьют за погибших и за тех, кто выжил, за своих братьев и сестер, отдавших жизни по приказу командиров. Столица осталась стоять, но улицы ее окрасились кровью. И теперь, когда все впали в горе и распивают алкоголь в честь павших товарищей, сюда является она. Архангел.

— Мне кажется, ты не слишком сожалеешь, — замечает Габриэль, принимая от разносчицы сок со льдом.

— Привыкла уже. А что, нужно было уйти в монастырь?

Представить меня где-то в церкви она не может — усмехается. Скорее вынужденно, чем искренне.

— Там, понимаешь ли, пить нельзя, курить тоже, разве что монашки симпатичные попадаются…

— Кариэль! — Она явно пришла не обсуждать мои фетиши.

Обе молчим, глядя в разные стороны. Прекрасно понимаю, о чем Габриэль хочется спросить, но помогать не собираюсь, пусть сама говорит. Прямо, не увиливая, как она любит.

В полутьме видны фигуры демонов, сидящих слева за сдвинутыми столами. Кто-то срывающимся, нервным голосом говорит тост, нечто о неоспоримой храбрости и вкладе в общее дело, но по дрожи понятно, что провозглашающий едва сдерживается, чтобы не разрыдаться. Его можно понять, это глупости все, что воины не плачут. Еще как рыдают среди пыли и трупов товарищей, но сейчас он старается держаться.

Они видели битву. Хотя битвой-то это назвать трудно, я бы сказала, это настоящая резня, каких не бывало с давних пор. Случалось, что ангелы бросали недобитых из-за спешки или остаточного милосердия, они также брали пленных для выкупа или информации, и мы, если честно, надеялись, что Сотня поступит тем же образом. Не вышло.

Они прокатились, вырезая всех, кого могли достать. Чисто уничтожительная миссия. Зачистка.

Там были не все, но многие. И большую часть сражавшихся смели сразу же, первым рядом ангелов в сверкающих доспехах. Я видела страшные смерти, но ничем не могла помочь, занятая лишь тем, чтобы сохранить жизнь.

Да, я боролась за Люцифера, за Преисподнюю и за моих товарищей, которые едва сдерживали натиск.

И за собственную шкуру.

— Как там все было? — осторожно спрашивает Габриэль.

Неожиданно понимаю, что ее там не было. Как архангел избежала масштабной битвы с адскими отродьями? Но разбираться некогда.

— Это был величайший проигрыш.

— Ваш?

Смеюсь, отбрасывая с лица отросшие пряди.

— И ваш, и наш.

Это правда. Ангелы не смогли захватить Столицу, но и мы потеряли слишком многих.

— Твой отряд… — Габриэль мнется, она ожидала пояснения слухов, но я ничего не говорю. — Мне жаль.

— Сборище откровенных ублюдков, не дезертировавших только под страхом казни. — Я залпом пью еще: слишком неприятные воспоминания. — Но я бы за них померла, понимаешь?

Грустно кивая, архангел соглашается. Ей не понять, наверное, такой привязанности с моей стороны: все на Небесах привыкли видеть Падших худшими созданиями на свете и совсем забывают, что у нас — сюрприз, блядь! — тоже могут быть чувства.