Виктор Исьемини - Летний зной

— Ну что ж, все готово, — сипло объявил епископ, массивный толстяк. — Ильот, прикажи отчаливать. Клянусь рогами Эхерета, мне не терпится приступить.

— Все готово? — уточнил Ильот. — Ты уверен, что они девственницы?

— Сам лично не проверял, но ты же помнишь: мои люди знают свое дело.

Поставлял девиц для церемонии именно епископ, как правило, их брали из монастырей, и лишних вопросов никогда не возникало.

— Топливо? Маски? — уточнил Ильот. — Животные?

Трое соучастников поочередно кивнули. Все приготовлено. Как обычно, они подготовили в наилучшем виде.

Ильот подозвал шкипера и велел отдать концы. Судно отошло от причала, расправляя паруса, подставляя их бризу, льющемуся со стороны суши. В трюме завыли псы, тоненько зарыдала девушка. Пассажирки не знали, для чего их нарядили в темные накидки, и с какой целью привели сюда, но предчувствовали беду. Что же, они не ошибались.

До островка было не меньше двух часов ходу, во время плавания Ильот оставался на палубе, подставлял лицо свежему сырому ветерку и наслаждался предчувствием. Спутники предпочли проводить ожидание за легким вином в каюте. Пока доплыли, стемнело, матросы зажгли фонари…

Наконец среди черной пустыни залива показался огонек — на острове ждали. Парусник тихо причалил к древним камням, когда-то здесь был причал, сложенный невесть кем.

Что за народ поселился на острове в незапамятные времена? Архитектура руин не походила на эльфийскую, а каменное изваяние в центре островка ничем не напоминала барельефы, которые высекают гномы в своих подземных чертогах. К этому изваянию и направился герцог. Черный силуэт идола возвышался над кустарником, широкой тенью вонзался в небеса, едва заметный в ночи — будто хищная пасть выгрызла звезды в этом месте. Чтобы попасть к подножию монумента, требовалось пересечь густые заросли, герцог уверенно зашагал по тропе, петляющей среди колючек.

Епископ и прочие следовали за Ильотом, храня молчание. У них оставалось немного времени, чтобы помолчать — покуда слуги сгрузят клетки с псами, корзины со змеями, пока сведут по трапу рыдающих девиц.

Черный камень был скупо освещен. Стена из грубых едва отесанных блоков уходила вправо и влево от идола, широко расставившего лапищи. На гребне стены, на высоте в полтора человеческих роста горели факелы. Пламя дрожало и рвалось на ветру, треск фитилей сопровождался заунывным пением камней — это ветер обтекал странную скульптуру и будил странные звуки. Монумент изображал существо, стоящее на задних лапах — назвать эти колонноподобные когтистые конечности ногами язык не поворачивался. Голова идола терялась в темноте, туда свет факелов не доставал, рыжие отсветы скупо обрисовывали оскаленные клыки и длинные рога монстра.

В арку между широко расставленных лап каменного чудовища господа прошли на арену. Тень в темном плаще поклонилась:

— Слава Эхерету!

— Слава Эхерету! — милостиво кивнул герцог. — Все готово?

— Слава Эхерету!.. Слава Эхерету!.. — прошелестели спутники Ильота.

— Да, великий, — человек в темном, зажегший факелы на древних стенах, отступил в тень.

На берегу зашумели, что-то с плеском рухнуло в воду, закричали несколько мужчин, с хрипом зашлись лаем запертые псы. Ильот поморщился — шум мешал сосредоточиться. Служение кровожадному Эхерету не терпит суеты.

Несколькими минутами позже привели рыдающих девственниц. Одна была в насквозь промокшем плаще, струйки воды журчали, стекая по ногам.

— Прошу прощения, великий, — объяснил вассал, — немного задержались. Сейчас заканчивают с клетками. Все из-за нее, бросилась в море, выловили.

Ильот улыбнулся.

— Ей не терпится? Что же начнем, Эхерет тоже заждался.

Мокрая девушка была хорошенькая, мокрая ткань облепила стройную фигуру, а личико не портил даже расплывающийся на скуле кровоподтек. То ли моряки неловко задели, когда вытаскивали из воды, то ли после — со зла, что мерзавка нарушает ход церемонии.

— Эту первой, раз она такая резвая, — велел герцог.

Слуги в темных плащах поволокли рыдающую девицу к каменному алтарю, установленному в центре круглой арены. Она вырывалась, визжала, но мужчины в черном знали свое дело, монашку раздели донага и уложили на плоский камень. Запястья и щиколотки прихватили цепями к древним бронзовым кольцам. Ночью в свете факелов металл кажется черным, но Ильот знал, что бронза красная, поверхность колец лоснится, время не повредило чистоте оттенка и гладкости очертаний. Древний народ постарался на славу — алтарь выглядит как новый, хотя установлен сотни лет назад.

Прикованная пленница заходилась в крике, две других, слушая ее тоже выли не переставая, девчонками вторили псы, которых сейчас волокли по тропинке сквозь заросли.

— Прикажете заткнуть ей рот, великий? — предложил слуга.

— Не стоит, Эхерету угодны страдания жертв. Пусть слышит и радуется с нами.

Герцог расстегнул пряжку у горла, черный плащ соскользнул с плеч, Ильот потянул тесемки, расстегивая камзол. О, Эхерет, податель милостей, великий среди слуг твоих нынче потрудится в твою славу! Эхерет — бог из пошлого, рогатый и страшный, тот, которого гилфингиты считают бесом, принимай жертву!

Трудней всего было разуваться. Ильот давно научился не выглядеть смешным в этот момент — что вовсе не легко. Выглядеть смешным ему, великому слуге Эхерета, было запретно, это портило церемонию и после оставалось недовольство. Крошечное недовольство собственной неловкостью смазывало впечатление от ночного служения Тьме. Сейчас Ильот был достаточно опытен, чтобы не срамиться, он разоблачался медленно и спокойно.

Не дожидаясь своей очереди, епископ потянул мантию с плеч, этому легче — он в тени и на него глядят. Сейчас внимание ночных слуг Эхерета сосредоточено на Ильоте и — отчасти — на визжащей монашке. Она ничего не понимает и оттого ужасается. Другая начала извиваться в руках слуг и просить, чтобы с ней обошлись милостиво, она согласна исполнить все, что потребуется… третья, походе, в ступоре, утратила соображение с перепугу. Это хуже для церемонии. Ильот не ошибся, указав слугам мокрую, девчонка оказалась получше товарок.

Ильот позволил камзолу медленно сползти на мелкий гравий арены, и уже собрался стаскивать сапоги, когда с берега донеслись крики. Стеречь черный парусник оставили младших вассалов — тех, чьи заслуги не позволяли пока принимать участие в службе Эхерету. Сейчас парни орали, но их крик был едва слышен за злобным ревом — десятки хриплых глоток надрывались на незнакомом языке. Орали так страшно, что даже монашка на алтаре притихла, подавившись плачем. Еще с берега доносился грохот и лязг.