Виктор Ночкин - Тварь из бездны

Тут осужденный на съедение впервые подал голос:

— Сволочи, сердца у вас нет! Хоть выпить-то дайте! Страшно ведь! Страшно до Гангмара… Не дождусь я ночи, со страху помру раньше — кого ваша Тварь тогда убивать станет? Дайте вина-а-а!..

Ральк с удивлением увидел, что аргументы воришки возымели действие — к нему приблизился человек с бурдючком и, перегнувшись через перила, принялся поить. Тощий вор пил, жадно хлебал, припав к горлышку сосуда — и потоки вина стекали по впалым щекам, по выпирающему кадыку, пятнали рваную одежду на узкой груди — красные, темные, похожие на кровь…

Ральк беспомощно огляделся. Все было дико, неправильно, невероятно — и эти горожане, самые законопослушные и набожные граждане в Мире, так гордящиеся своим самоуправлением, вдруг избившие стражников, а теперь и вовсе готовые к кровавому жертвоприношению. И стражники, обычно такие самоуверенные и солидные, вдруг спасовавшие перед бунтовщиками. И сам несчастный преступник, предназначенный на корм чудищу — стоически принявший свою участь и требующий только лишь дармовой выпивки перед смертью. И даже это вино, красными струйками стекающее по грязному тряпью обреченного воришки — тоже неправильно.

Окажись здесь какой-нибудь сержант или хотя бы городской синдик — словом, любой, кого Ральк мог признать начальством — и вели такой человек Ральку напасть на смутьянов, солдат с радостью подчинился бы… Рука сама собой потянулась к оружию. Но отдать приказ было некому, а Ральк не мог решиться.

— А что? — вдруг пробасил над головой Торкер. — наши-то мастера не такие дурни, верно рассудили.

Ральк отступил на шаг и удивленно воззрился на будущего тестя — вот уж от кого не ожидал. Может, Торкер что-то другое имеет в виду? Но нет, верзила ответил десятнику прозрачным взглядом — мол, никакого подвоха, что думал, то и сказал. Ральк, уже до половины вытащивший из ножен меч, ослабил руку, позволяя клинку вернуться на место. Тут позади послышались голоса, топот, стражники расступились, пропуская к баррикаде, перегородившей мост, целую процессию.

Имперские солдаты, носилки главы Совета, городские чиновники в красно-зеленом и в черном… Ральк посторонился, испытывая немалое облегчение — ему не придется принимать решения, слава Гилфингу Пресветлому... Вот, кстати, и капитан стражи здесь.

Имперцы остановились перед мостом, стукнули о мостовую древки алебард. Старик Тевелас, кряхтя, выбрался из носилок и подошел к самой баррикаде. Встал, тяжело опираясь на палку и покачиваясь на тонких журавлиных ногах. Несколько мастеровых торопливо сдернули шапки — но на большее их не хватило. Сдаваться они по-прежнему не собирались. Старик оглядел выпученными глазами незаконное сооружение, обвисшего в путах пленника, толстяка с вином рядом с ним… Потом гулко прочистил горло и объявил:

— Ну, что ж…

Стало тихо.

— Ну что ж, — повторил глава Совета. — Сами, значит, придумали? Ладно.

Снова воцарилась тишина, только и слышно было, как журчит поток под мостом да икает упившийся воришка.

— Соответствующего дозволения нынче у его священства епископа я нынче добьюсь, — прохрипел Тевелас. — В необычных обстоятельствах мы принимаем необычные меры. Да. Сей человек осужден и будет предан Твари. Да. Ежели мерзкая Тварь оную жертву примет, завтра из тюрьмы будет взят новый преступник. Капитан!

— Да, ваша милость, — глядя под ноги, отозвался начальник стражи. — Мне потребуется письменный приказ.

— Будет письменный. Будет и от епископа бумага с его печатью. Из тюрьмы нынче никого не выпускать, ни за какие деньги не выпускать. Есть у нас под стражей еще преступники?

— Трое или четверо.

— Каждый день — по одному. Завтра должен вернуться «Гнев Фаларика», с ним прибудет известный маг Золотая Маска. Сей чародей избавит Верн от напасти. До тех пор мы отступим от гилфинговых и человеческих законов.

По толпе цеховых пробежала волна одобрительных возгласов. Старик встрепенулся и снова обвел бунтовщиков тусклыми глазами.

— Все, кто участвовал в нападении на стражу, будут наказаны. Учитывая все обстоятельства, отделаетесь штрафами, гангмарово семя!

Старик напоследок погрозил длинным желтым пальцем и заковылял к паланкину. Скрипя суставами, полез в него, на полпути бросил, не оборачиваясь:

— Капитан, с мастерами оставите кого-нибудь из своих, понадежней солдат выберите. Пусть наблюдают за порядком. И бунтовщиков всех переписать. Уплатят штраф, ясно? Нам еще с Золотой Маской расплатиться, а казна пуста…

Устроившись в носилках, старик велел:

— Несите поживей, того и гляди, дождик пойдет.

Ральк поднял голову — а небо в самом деле потемнело, похоже, дождь собирается. От созерцания его оторвал окрик капитана — десятнику было велено остаться здесь и «присмотреть, чтобы впредь все было, как положено». Ральк хотел сперва ответить, что не имеет понятия, как положено приносить жертвы гангмаровой твари… но смолчал. Все же смолчал. Было очень скучно.

Глава 35

Ральк отобрал в помощь Ропита с Торкером — оба не участвовали в драке и потому им легче было сохранить спокойствие, а Ральку хотелось иметь под рукой не более храбрых или сильных, а как раз более рассудительных солдат — все равно против цеховых силой ничего сейчас не сделаешь, их тут собралось сотни две, пожалуй.

Отдав распоряжения, капитан с оставшимися стражниками удалился. Ральк подошел к баррикаде вплотную и позвал старшину ткачей:

— Мастер Ренкиль, может, разберете барахло? — десятник пнул сапогом основание баррикады. — Непорядок, все же.

— Отчего же не убрать? — ткач с достоинством разгладил усы и оглянулся. — Ну что, раз такое дело, раз господин Тевелас нас правыми признал? Откроем проход по мосту?

— Еще мастер Тевелас велел вас всех переписать. За самоуправство штрафами наказать, — заметил Ральк.

— Отчего же и нет! — голос старшины звучал почти радостно. — Мы ведь и не против, верно? Пиши меня первым, ежели так!

— Ропит, пиши!

— А чем писать? — сварливо огрызнулся стражник, — у меня ни пергамента, ни пера при себе нет. Что я, писарь, что ли?

Тем временем баррикаду уже разобрали, трудились цеховые без лишней спешки, но споро. Ренкиль, похоже, был здесь за главного, по его указанию стражникам принесли бумагу и письменные принадлежности, более того — мастеровые, обретя прежнее послушание, даже выстроились в очередь, чтобы записаться в виновники и смутьяны. Ропит, пристроившись у поручней на мосту, ворча и по два-три раза переспрашивая имена, записывал цеховых. Он всячески старался выказать недовольство, но подходящие к нему подмастерья были неизменно благожелательны. Они победили и пребывали в отличном расположении духа. Откуда-то появились женщины с корзинами пирожков и прочей снедью, стражников тоже угостили. Ропит, прервав запись, вынул фляжку… Привязанный воришка подал голос, ему снова поднесли выпивку…