Руслан Мельников - Магиер Лебиус

Пока клинок не обнажен, этот первый, с факелом, опасен лишь наполовину. Настолько, насколько может быть опасно факельное пламя в левой руке. Дипольд поднял кандальную цепь – свое единственное оружие. И как он надеялся – более грозное, чем факел. Правая рука занесена для удара. Левая натягивает кандалы – чтобы цепные звенья раньше времени не звякнули друг о дружку.

Пфальцграф бесшумно выскользнул из своего укрытия.

– Он здесь! Он там! Рядом! – орала, надрывалась тьма.

Да, стражу предупреждали, но доброхоты-узники были слишком взволнованы, чтобы сделать это внятно, ясно, четко. А тюремщики, на счастье, соображали плохо. Непозволительно медленно они сейчас соображали.

В подземелье неверной походкой (да что это с ними? Пьяные, что ли?) вошел раздатчик пищи. В толстой стеганой куртке гамбезона вместо доспехов. Тоже с мечом, но и с двумя корзинами в руках. С занятыми руками.

Этот пока и вовсе не опасен…

Раздатчик замер на пару ступенек выше факельщика, тоже завертел головой. Но корзины свои пока не отпускал и за оружие не хватался. И смотрел туда, откуда кричали. А не туда, где тишина и куда следовало бы посмотреть.

– Вон он! Справа! – выли обитатели запертых клеток.

В дверном проеме качнулась алебарда. Появилась каска с широкими полями. Нагрудник кирасы. Третий стражник входил, пригнувшись под низкой притолокой и опустив оружие. Свет факела выхватил тускло поблескивающие латы. Встревоженное лицо алебардщика. Опухшее лицо, глаза навыкате.

Вот с этого, пожалуй, и надо начинать.

– Возле клетки! У клетки с соломой!

Три головы наконец обратились в его сторону.

Поздно! Дипольд больше не крался вдоль стены. Дипольд Славный атаковал в открытую. Того самого – третьего. Алебардщика в латах.

Стражнику не повезло. В момент нападения он еще стоял в двери, на самом пороге. В узком низком и длинном проеме, запертый, зажатый, словно в коробке. Ни взмахнуть своим оружием, ни уколоть вбок – вправо, откуда нападал Дипольд, – неповоротливый латник сейчас не мог.

Алебардщик сделал шаг вперед – на каменную лестницу без перил, стремясь скорее покинуть тесный проход, обрести необходимое для боя пространство, ударить…

Однако Дипольд, у которого пространства сейчас было вдоволь, опередил противника. Пфальцграф первым нанес удар. Собственными кандалами. Снизу вверх. По верхней ступеньке, куда только вступила нога алебардщика.

Цепь в вытянутой руке Дипольда просвистела в воздухе, звонко хлестнула о выступ стены у дверного проема. Изогнулась, переломилась, зацепила, обвила концом с увесистым кандальным кольцом ногу стражника.

Дипольд дернул.

Резко. На себя. И чуть в сторону. Нога оберландца соскользнула со ступеньки. Цепь вырвалась из рук пфальцграфа, но Дипольд все же сдернул противника. Вниз.

Нелепо взмахнув руками и топором на длинном древке, алебардщик повалился с каменной лестницы. Аккурат на тех, кто стоял впереди него. Впереди и ниже. На раздатчика, бросившего наконец свои корзины и схватившего рукоять меча… только схватившего – большего он не успел. На факельщика, вырвавшего клинок из ножен, но тут же рухнувшего, под тяжестью уже двух человек, обрушившихся на его спину.

Все трое закопошились на грязном полу. Неловко. Нешустро. Как малые дети в глубоком снегу. Кто-то попытался встать. Сразу не смог – упал. Бессвязные крики, ругань… От стражников густо пахнуло перегаром. Точно – пьяные! В доску! Все трое! Вот ведь повезло!

Люди в клетках, в темноте орали – дико, громко, в голос. И голос этот был явно не на стороне пфальцграфа. Надеяться Дипольд мог сейчас только на себя. На свою силу, ловкость, умение. На проворство, скорость, быстроту.

Первый успех следовало развивать без промедления.

Вырвать алебарду из рук стража в тяжелом панцире и сползшей на глаза каске не составило труда. Крутануть древко в одну сторону, затем резко, сильно, чтоб у противника хрустнуло в кисти, – в другую.

Тюремщик взвыл. Разжал пальцы. Дипольд взмахнул трофейной алебардой…

Тяжелый топор на длинном древке – оружие страшное. А пьяный стражник, что-то вопящий и в ужасе прикрывающийся руками, не голем. И латы у него не столь крепки.

Дипольд с силой опустил алебарду.

Грохнул, скрежетнул металл. Брызнула кровь. Страж умолк.

Один. Из трех.

Дипольд отскочил в сторону. Вовремя! Тяжелый клинок просвистел возле самой головы. Гудящее пламя едва не опалило лицо.

Раздатчик еще не поднялся – ошеломленный, испуганный, он возился в куче рассыпанной снеди, шаря в поисках оброненного меча. Зато факельщик – клинок в одной руке, факел – в другой – атаковал. Сильными, размашистыми, с плеча и вполне предсказуемыми ударами. Слева. Справа…

Но – как атаковал, так и отступил. Дипольд принял очередной рубящий удар меча на обух, на крюк алебарды. Отвел, отклонил. Отбил факел, испещрив темноту вокруг фейерверком искр и брызгами жгучей смоли.

Стремительно напал сам.

А алебарда, она все ж подлиннее будет. И меча длиннее, и факела. К тому же Дипольд владел не одним лишь турнирным копьем и рыцарским мечом. Пфальцграф обучался всякому бою, как и положено доброму рыцарю. И алебарду – это грозное оружие простолюдинов, городских стражников и ландскнехтов – держать в руках умел тоже. Противостоявший же ему оберландец, видимо, знал лишь несколько простеньких фехтовальных приемов, более пригодных в тесном строю, а не в одиночной схватке. И едва держался на ногах от выпитого. А потому…

Потому отступал оберландец. Но уворачиваться не успевал.

Хух-х-х! Рубящий, с придыханием, удар алебарды – и вспучилась красным рана на вспоротой окольчуженной груди.

Еще удар – такой ни отвести, ни парировать – еще одна рана. Кольчуга сыплется в клочья, в звенья, в кольца.

Удар – и в третий раз заточенный кончик топора вспарывает ненадежную металлическую сетку, кожу и мясо.

Противник, однако, еще стоит… Пьяные часто стоят до последнего, не чувствуя боли, не ощущая близости смерти, не осознавая неотвратимого.

Стоит и даже пытается сопротивляться.

Брошенный факел летит в лицо Дипольду. Пфальцграф вновь отбивает его, отбрасывает широким лезвием брызжущее смолой пламя. Факел с гудением отлетает в сторону. Дипольд бьет снова. Задевает израненного противника, отпихивает к общей клетке, бросает на решетку.

Случись такое с Дипольдом, в него бы уже вцепились десятки рук. Растерзали бы. Или обездвижили. Покуда пришедшая в себя стража не добьет или не повяжет.

А этого – нет. Этого лишь поймали, поддержали, попытались поставить на ноги. Узники – тюремщика!

Но все равно их поддержка уже ничего не изменит. Не решит она уже ничего.