Ян Сигел - Заклинатель драконов

И вот именно тогда все и случилось. Комната, в которой она сидела — наклонный потолок, узкие простенки, углы шкафов и столов, —¦ казалось, очень легко стала перемещаться, как будто переходила в другое измерение. Только что она чувствовала себя в безопасности, погруженной лишь в свои проблемы, и тут же оказалась будто сплющенной и зажатой между двумя твердыми плоскими поверхностями, помещенной в крошечное пространство, где никто никогда ее не найдет. Она пыталась кричать, но сгустившийся воздух не давал звукам вырваться из горла. Она пыталась встать, но стул упал, стол наклонился, и все, что было на нем, свалилось на пол. И из щели между измерениями — в осколке несуществования, между временем и Временем, откуда–то — за ней следили глаза. Они моргнули и исчезли, когда дверь открылась, и все в комнате вернулось на свои места.

—У вас все в порядке? — спросил смотритель. — Что здесь произошло?

Я, я… Простите, — промямлила Гэйнор. — Должно быть, я задремала.

Ну?.. — спросила она Уилла за стаканом пива в темном углу студенческого паба. — Что дальше будем делать?

Тебе известен ответ. Я думал об этом весь день. Мне это не нравится, но у нас нет альтернативы. Это было ясно уже давно. Ты можешь не ходить, если не хочешь.

Я иду, — прошептала Гэйнор.

Прекрасно, — сказал Уилл, — пойду позвоню приятелю, попрошу его позволить переночевать на диване или на диване и на полу — что ты предпочтешь. Затем мы пойдем как следует поужинаем — закажем что–нибудь французское с итальянским акцентом, — и ты расскажешь мне о своей жизни. Потом — спустя какое–то время — я поцелую тебя. Дело может даже двинуться дальше, хотя и не слишком далеко. Ты не из тех девушек, которых надо торопить, и вообще, торопить — это неправильно. Гэйнор от удивления разинула рот.

Какой ты легкомысленный, — сказала она, растерявшись. — Мы ведь должны помочь Ферн…

И завтра, — продолжал Уилл, — мы позвоним доктору Джерролду Лэю.

Гэйнор пришлось подавить свое возмущение.

Ну да, — согласилась она.

Согласна? — еще раз настойчиво переспросил Уилл, заметив некоторое сомнение на лице девушки. — Я помню, как впервые увидел тебя. Мне было шестнадцать, значит, тебе — около двадцати. Ты заехала вместе с Ферн по дороге на вечеринку в вечер Рождества, это было где–то в пригороде Лондона, и ты была за рулем. Ферн выглядела безукоризненно, как всегда она выглядит, абсолютно совершенно. На ней было красное платье в блестках и туфли на высоких каблуках. На тебе было черное, что тебе не идет, что–то такое со множеством кружев, и ты подвязала волосы сзади, но они выбились из повязки, и еще на тебе были мягкие ботинки без каблуков, для машины. Ты не показалась мне хорошенькой или красавицей, но я подумал, что ты чертовски сексуальна. «Соблазн в платье… — сказал я себе. — Однажды я получу эту девушку». Не знаю, насколько я был серьезен тогда. Но с того вечера я нашел бы твое лицо в любой толпе. В любое время.

На мне не было «что–то такое кружевное», это были очень старинные кружева, — пробормотала Гэйнор.

Какая разница!

А платье Ферн было цвета бургундского вина, а не красное. Я никогда не видела, чтобы она носила красное, для нее это слишком ярко.

Хочешь еще внести поправки? Должен напомнить, что идет речь о моих воспоминаниях. Если я захотел вспомнить красное платье и какие–то кружева, то так и сделал. Полагаю, что ты запомнила меня как неопрятного школьника, который пялился на тебя с лестницы?

Естественно, — ответила Гэйнор, — еще я сказала Ферн, что в ближайшие годы ты доставишь ей массу неприятностей.

Уже доставил, — лукаво улыбнулся Уилл.

Ферн мне говорила.

Он пошел звонить, а она допивала свой напиток. «Я запомню это, — думала она, — на всю свою жизнь». Не тот ужас, не то колдовство — призрак снега и серый палец доктора Лэя, —- но именно этот момент, эту полутьму, подвыпивших людей вокруг и ожидание Уилла. На всю жизнь.

…В ней поднялась волна столь сильного чувства, что она вздрогнула от этого вторжения, все смещалось — шок, откровенность, любопытство, счастье и ужас. Она думала о прежних своих ощущениях, о подъемах и спадах чувств в ее шестилетних отношениях с женатым мужчиной, который в конечном счете покинул свою жену, но не ради нее. Легче всего сказать, страшась и надеясь: это — другое. Она не должна позволять себе таких мыслей, ведь Уилл — брат ее лучшей подруги, который ни к чему не относится серьезно, даже к Темным силам. Душа Ферн потерялась, и не известно, что случится завтра, и все, что ей, Гэйнор, дано, это единственный вечер, который она проживет, полностью отдавшись этому чувству, сохранив его в памяти и не ожидая чего–то большего. Но предательскую тоску и неизбежные сомнения не так–то легко было отбросить прочь. Когда Уилл вернулся, он увидел, как она бледна и тиха, что она не сделала ни глотка из своего стакана, а ее ответы односложны.

—Пошли, — только и сказал он. Потом, много позже, Гэйнор поняла, что она не заметила даже названия этого «навсегда сохраненного в памяти» паба.

Ресторан, как и обещал Уилл, предлагал средиземноморскую кухню, карту французских вин и официантов–итальянцев. Ресторан был тесным и шумным, но они этого не замечали. Они были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. В течение следующих двух часов они, отбросив в сторону заботы и переживания последних дней, рассказывали о своих жизнях, обменивались идеями, мыслями, надеждами, наслаждались радостью взаимопонимания. «Это просто игра, — говорила себе Гэйнор, — это всегда просто игра». Но она никогда не следовала правилам этой игры, поэтому всегда ставила на карту слишком многое и в конце концов оставалась в проигрыше… и в одиночестве. Но в этот раз — только на этот короткий миг — игра представилась ей реальностью, она позволила себе поверить в иллюзию совершенных взаимоотношений. Улыбка Уилла дразнила ее, но глаза его были очень серьезными, или ей так казалось… И под взглядом этих глаз сердце ее трепетало.

—Ферн однажды рассказала мне, что ты чрезвычайно славная девушка, которая всегда влюбляется в плохих людей, — сказал Уилл, когда Гэйнор закончила сагу о своем последнем романе.

Рассказала? — Лишь на мгновение в душе Гэйнор вспыхнуло негодование, тут же уступив место спокойствию. — Что ж. А я думала влюбиться в тебя. Можно такое себе представить?

Touche, — сказал Уилл. — Я не то чтобы уж очень плохой человек — я и не черная овца, и не белая. Скорее пестрая. Или белая с черными пятнышками.

Серая? — предложила Гэйнор.

Спасибо. Может быть, расширим спектр? Например, насколько багрово ты себя чувствуешь? Гэйнор…