Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

– До свидания! – закричали женщины. – Возвращайтесь с победой!

Стремя широкое, удобное, нога не запутается, если вышибут из седла. Я вставил ногу, ухватился за луку, оттолкнулся, но сумел с первой попытки подняться в седло, хотя показалось, что я пытаюсь взлететь на крышу двухэтажного дома.

Конь переступил с ноги на ногу. Я подобрал поводья, изобразил улыбку и помахал рукой. Женщины улыбались, но, когда я поехал к воротам, благоразумно убрались в дом, чтобы платочками махать в полной безопасности.

Первое обязательство, которое мне навязали, думал я угрюмо, выезжая за ворота дома-крепости. Мы, мужчины, трусливейший народ, обязательств перед женщинами страшимся панически, для того и ввели эмансипацию, еще мы наловчились отказывать в служении народу, мол, национализм и того хуже – патриотизм, отказываем в служении Родине: а что это за понятие, избегаем службы в армии, а всю оставшуюся жизнь прячемся от работы, нагрузок, думания, зато всячески балдеем, расслабляемся, оттягиваемся, кайфуем, но только бы не думать, не мыслить, не трудиться…

Зáмок темнел на фоне зелени, удалялся. В узких окнах дважды мелькнуло белое, женщины все еще машут платочками. Я оглянулся. Мой замок… А ведь не впал в панику, как должно. Подсознательно уже готов принимать на себя какое-то бремя! Ведь что такое, как не принятие на себя обязательств без всякого давления, когда почему-то решился встать на дороге погони за принцессой? А это, вынужденное, вроде бы принял без свинячьего визга и воплей, что все люди свободны и даже женщины имеют право решать свою судьбу. Тех самых вроде бы очень благородных воплей, за которыми скрывается обыкновенная мужская трусость и страх взять на себя ответственность за других людей.

Глава 19

Солнце еще только карабкается наверх, огромный конь несет с легкостью, как новенький внедорожник. Что-то в нем не от коня, слишком уж умно поглядывает, как бы не оказался еще одним бароном, что умеет расслабляться на полную катушку.

Я пробовал подавать ему команды взять правее или левее, конь беспрекословно сдвигался, не оспаривая и не переспрашивая, зачем мне эта дурь, если степь ровная, как коврик для мышки.

Галопом так галопом, по первому движению моего сапога он понесся так, что ветер засвистел в ушах и в носу. Меня сразу продуло, грива трепещет по ветру, как государственный флаг. Если еще чуть разогнаться, взлетим, как дельтаплан. Или как крылатая ракета в поисках русских танков в Югославии.

Устремленный к небу замок выдвинулся из-за леса давно, но я слишком был занят бешеной скачкой, опомнился, лишь когда стены выросли угрожающе близко.

– Тихо, тихо, – сказал я коню. – Нам лучше мимо…

Конь сердито ржанул, грохнул в землю копытом. Я скосил глаза, не появился ли родничок после такого местного землетрясения.

– Нет, – сказал я как можно тверже, – давай так, старший – я. Не в таком мы квесте, чтобы кто-то из наших стал колотиться в ворота, требуя ночлега. А мы ищем своих…

Конь начал поворачиваться, но с такой неохотой, что на стене нас заметили, там протрубил рог. С башенки над вратами раздался зычный окрик:

– Рыцарь!.. Твой герб не видно. Назови себя!

Я подумал, что лучше бы от греха проехать мимо, смерил взглядом расстояние, арбалетная стрела может достать сдуру, выпрямился и ответил громко и четко, подражая Ланзероту:

– Ричард, владетель Киряндии!.. А также владетель замка Ганслегеров!

– Добро пожаловать в замок, сэр Ричард, – прокричал невидимый страж таким могучим и непререкаемым голосом, что мой конь сам развернулся и пошел в сторону ворот.

Массивные ворота поднялись быстро, без скрипа. В широком каменном проходе рослые воины с пиками и арбалетами в руках. Когда я приблизился, расступились, прижались к каменным стенам. Только крупный немолодой воин остался на месте. Глаза его из-под круглого шлема всматривались пытливо.

– Я знавал барона Ганслегера, – заявил он. – Что-то вы, ваша милость, на него не больно похожи.

– Если хочешь посмотреть на старого владельца, – сказал я, – посмотри на мой седельный мешок. Там вполне бы поместилась голова прежнего барона.

Его глаза стали круглыми, сразу отступил, смотрел с уважением, потом опомнился, прокричал:

– Дорогу новому барону Ганслегеру!.. Шнарк, бегом в покои госпожи! Оповести!

Один воин унесся бегом, другой подбежал и взял коня под уздцы. Взял с опаской, смотрел то на его морду с оскаленными зубами, то на меня. Я понял, что надо спешиться, соскочил на землю, бросил поводья немолодому.

Тот помрачнел, но смолчал, ухватил, потом передал одному из воинов…

– Прошу в главные покои, – сказал он.

«А есть еще и неглавные, – подумал я хмуро. – Неплохо живут в этой глуши».

Я вышагивал вслед за этим, явно смотрителем замка, кастеляном, или как их тут, перед каждой дверью он останавливался, пропуская меня вперед, стражи распахивали дверь по его знаку, я в самом деле переходил из зала в зал, пока не вошел в помещение, которое и сам бы назвал главным. Яркий свет: светильники на стенах, на маленьких столиках вдоль стен горят в массивных подсвечниках толстые свечи, а над головой всеми огнями полыхает люстра в сорок свечей.

В центре зала под люстрой расположился длинный стол из благородного красного дерева. За столом красивый рыцарь, чьи движения и осанка просто кричат о врожденном благородстве, а в трех шагах на роскошном ложе, укрытом леопардовыми шкурами, лежит полуобнаженная женщина, самая красивая из всех, каких мне приходилось видеть.

Я стоял несколько обалдело. Рыцарь хоть и с непокрытой головой, но в полном рыцарском железе, даже меч справа на поясе, а слева длинный узкий кинжал. Шлем с высоким плюмажем прямо на столе, чуть в сторонке, но в пределах протянутой руки. Перед ним блюдо с ломтиками жареного мяса, в пальцах рыцарь рассеянно вертит золотой кубок дивной работы.

Другая странность: женщина на ложе. Вообще-то даже в тесных хрущобах столовая и спальня удалены одна от другой. А если квартира вообще однокомнатная, то едят на кухне. Здесь же залов хватает…

Женщина улыбнулась мне зовуще и обворожительно. Я вздохнул и сделал вид, что мир померк, и отодвинулся к такой матери, я вижу только роскошное ложе, и все мое тело при виде ее прекрасности сразу заныло, мышцы застонали, я вот прямо щас ощутил сбитые ступни, разболелся бок, смертельно захотелось стряхнуть с себя скорлупу доспехов и упасть к ней на постель…

У изголовья ее ложа столик, ваза с фруктами, а еще один столик, чуть побольше, на расстоянии вытянутой руки от ложа, там слабо поблескивают в оранжевом свете свечей медные бока кувшинов, благородное золото кубков и чаш.