И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
Потому родные и прощали все Всемиле, потому и спускали любую грубость и каприз. Нельзя ей было волноваться, нельзя злиться. Уж сколько Радим бессонных ночей перед походом на кваров провел. Все не знал, как сестре сказать, что уйти должен. Больше всего боялся, что с ней здесь будет. Златка клялась, что все сделает, чтобы ей помочь. Ночей спать не будет, у постели будет сидеть. Радим обнимал, по волосам гладил, благодарности шептал, а мысли со Всемилой были. И знала Злата, что каждую минуту там, в море, о том помнить будет да сердце здесь оставит.
Радим наказал слезы по нему не лить. Негоже живых оплакивать. Вот и проводили свирские лодьи добром да без слез. Златка в дом Добронеги перебралась. Сказала, что, мол, ей в хоромах одной сидеть. Так и жили они два года. И за эти два года Злата чуть ума не лишилась. И горько ей было, и страшно. И не понимала она, как Радим с Добронегой это все выдерживают.
На Всемилу это могло налететь в любую минуту. Так казалось поначалу. Это потом Злата заметила, что в страшные дни та мрачнела, становилась непоседливой, а потом это случалось. И было страшно, и безысходно. Казалось Злате, что душу из нее вынимают, когда Всемила до хруста сжимала ее пальцы и кричала: «Нет! Пусти! Пусти!» да звала Радима. И думалось Злате, что в те минуты Радимушка эти крики слышит, где бы он ни был.
А потом Радим вернулся, и Всемиле сразу стало лучше. У Златки самой точно крылья выросли. Ей казалось, что целый мир ими обнять можно и целый мир защитить.
Только через время заметила Злата, что Всемила нашла себе новую игрушку. Ей всегда был нужен кто-то, кого можно не любить. Ей всегда казалось, что кто-то хочет забрать у нее Радима. Как Злата не старалась доказать иное — не выходило. На этот раз Всемила напустилась на Олега. Сколько раз у Златы от бессилия опускались руки, когда видела она травлю, устроенную Всемилой молодому хванцу. И сердце заходилось от этого. Ну как его травить? Он же… как та былинка в поле. Все один да один, даже когда с Радимом или с ними за общим столом. Потому что думы его там, за морями, остались. Радимушка мало о походе рассказывал, потому что горько там было. А об Олеге и подавно. Сказал только, что забрали его из погибшей деревни, а весь род его там остался. И Златка плакала несколько ночей, думая о том, что неспроста хванец тонок, словно светиться скоро начнет: невкусен ему хлеб в чужом краю да не мягка постель. Сколько раз Злата видела, как он уходит далеко в лес да нескоро возвращается. Чего только она не делала, чтобы его развеселить да к жизни вернуть. И помалу начал улыбаться Олег. Сперва осторожно, точно непривычно ему было, а потом уж как солнышко. До тех пор, пока его не заметила Всемила.
Хотелось помочь, вмешаться, но Злата не могла ничего. Разве что в ответ на Всемилины расспросы попытаться доказать, что Олег славный, что печется о Радиме искренне. Да только все одно Всемиле было. Она видела в Олеге врага. Злата пробовала потолковать с Радимом, да только, когда дело до Всемилы доходило, Радим никого слушать не желал.
В тот день сердце Златы чуяло недоброе. Словно потянуло ее что-то выйти за Всемилой во двор. Только Радим за руку перехватил да обнял. Прислонилась Злата лбом к родному плечу и подумала, что миг ничего не решит. Еще чуть-чуть постоять… Так мало у них покоя выдавалось.
Потом ее окликнула Добронега, и Злате пришлось пойти к свекрови, поэтому она не видела, как Радим вышел из дома. Услышала только отчаянный крик Всемилы, и они с Добронегой, переглянувшись, бросились во двор.
Серый бесновался на цепи. Рядом с ним столбом клубилась пыль. Оглушенная лаем Злата заметила Олега, неловко поднимавшегося с земли. В ее ушах зазвенело от предчувствия беды, но, несмотря на этот звон и лай Серого, Злата услышала звуки, которых боялась больше всего. В сеновале Радим нараспев повторял имя Всемилы, перекрывая судорожные хрипы.
Добронега прижала ладонь ко лбу и устало оперлась на перила лестницы.
— Я помогу! — крикнула Злата и бросилась к сеновалу.
Олег обернулся на ее голос, и Злата сбилась с шага. По его подбородку текла кровь, а сам он выглядел так, будто вот-вот на погребальный костер пойдет. Он схватил Злату за запястье и быстро заговорил по-хвански. С ним такое бывало. Как сильно волновался, забывал словенскую речь.
— После. После все, — отмахнулась Злата и бросилась в сеновал.
Все остальное после. Сейчас главное — помочь Радимушке.
В раскрытых воротах показался Радим, с трудом удерживавший бьющуюся Всемилу.
— Я помогу! — Злата попыталась перехватить руку Всемилы — на щеке Радима уже цвели алым три царапины.
— Я сам! — стиснув зубы, ответил Радим. — Его убери. Убью!
— Кого? — не поняла Злата, отступив в испуге.
Не тронулся ли умом Радим? Кого убрать? Кого убьет?
— Его! — мотнул головой Радим в сторону отступившего Олега.
Тот, казалось, и не слышал. Он расширившимися глазами смотрел на Всемилу и то сглатывал, то судорожно облизывал губы.
— Не смотри! — рыкнул Радим и поспешил к крыльцу.
Олег отступил еще на шаг, а Злата в растерянности следила за тем, как Добронега быстро перехватывает руку Всемилы и все-таки убирает ее от лица сына, как Радим, шатаясь, поднимается по крыльцу, и не понимала, за что убьет? Что случилось?
— Что случилось? — Злата в растерянности повернулась к белому как полотно Олегу.
— Давно так? — хрипло выдохнул Олег, глядя на закрывшуюся дверь.
Злата знала, что сейчас еще и ставни наглухо закроются, и ворота. Дом Добронеги словно исчезал из мира в такие моменты.
— Давно, — тихо ответила Злата. — Что тут было?
Олег только замотал головой, словно не мог произнести ни слова. Ладно. Все после. Сейчас другое нужно.
— Ты уходи, Олег. Мне ворота запереть нужно, кабы не увидел кто.
Олег встрепенулся, словно только сейчас очнулся.
— Злата, я… Злата… все не так. Радим не так понял. Я…
Скрипнула дверь, и с крыльца усталой походкой спустилась Добронега. В такие моменты годы словно разом ложились ей на плечи и у Златы начинало ныть в груди. Добронега подняла голову и посмотрела прямо на Олега. И странный то был взгляд, недобрый.
— У платья ворот разорван, — негромко сказала она, не сводя взгляда с Олега.
— У… у какого платья? — растерянно прошептал Олег.
— Всемилиного!
— Так Радим вон что… Я… Нет! Добронега, нет!
Олег отчаянно замотал головой, и Злата, даже не понимая, о чем речь, поверила ему в тот же миг. Он не может врать. Просто не умеет.
— Правду рассказывай! — строго сказала Добронега.
— Всемила попросила помочь ей. Я пошел. А там… она странное что-то говорила. А потом с ней это… Давно это, Добронега?
— С детства, — устало проговорила мать Радима, и Злата вдруг поняла, что не одна она верит Олегу. Вот теперь бы Радимушку убедить.
— Вы делали что с этим?
— Ты иди, Олег, — перебила Добронега. — Радим сейчас слушать не станет. Мы после поговорим. Всемилка… она… Посмотрим, что завтра скажет. Сейчас иди.
Злата с разрывающимся сердцем смотрела на Олега, который в этот миг выглядел так, будто не было ему и пятнадцати зим. И чувствовала она его боль, видела, что он уже и с побратимством попрощался, и со Свирью.
Со вздохом заперев на засов тяжелые ворота, она погладила притихшего Серого. Сейчас нужно было набраться сил на долгую, бесконечную ночь.
Олег вернулся утром. Злата увидела в распахнутое окно, как Добронега отпирает ему ворота и они о чем-то беседуют. Всемила наконец уснула, и Злата знала, что проспит та теперь до вечера. Так что самое время попробовать накормить осунувшегося Радимушку, утешить, успокоить. Сделать хоть что-то.
