Роман Светлов - Прорицатель

Пастух шел с волчьей осторожностью. Иногда — если голодные спазмы становились непереносимы — замирал на месте, или с остервенением шарил в можжевеловых кустах, не обращая внимания на колючки. Он искал любую живность. Сейчас он мог разодрать на части и сожрать даже змею.

Но ни человек, ни живность не попадались ему на пути. Солнце клонилось к западу, вершины холмов окрасились в болезненный бледно-розовый цвет. Калхас решил, что он уже достаточно углубился на север и решил поворачивать направо. Вскоре после этого его ноздри уловили едва ощутимый запах костра.

Калхас превратился в дикого зверя. Он долго стоял на месте, определяя, откуда донесся запах. Потом припал к земле и начал красться в ту сторону, держась ложбин, тщательно оглядываясь, прежде чем обогнуть новый холм. Запах то пропадал, то появлялся вновь. Иногда Калхас решал, что совсем запутался, что он идет не туда, куда надо, но обоняние не подводило его. В конце концов аркадянин почувствовал, что костер — точнее даже осторожный костерок — находится совсем рядом, буквально за следующим холмом.

Пастух собрался с духом. Что за люди сидят около огня? Если свои — он наверное получит пищу. Если чужие, придется сражаться. Аркадянин перекинул ножны с мечом за спину — чтобы он не мешал красться, — сунул нож Тиридата за пояс и начал выбирать путь. Справа от холма ложбинка заросла колючим кустарником. Там неизвестные едва ли станут ждать пришельцев. А ему сейчас не страшны колючки.

Отталкиваясь локтями, он пополз вдоль края кустов. Ничто не предвещало близости дозорных. Калхас даже начал сомневаться — есть ли кто-либо там, около огня. Но сноровка неизвестных не уступала ловкости прорицателя. Калхас почувствовал, что некто находится позади него, однако не успел даже подняться на ноги, как два дротика уперлись ему в спину.

— Вставай! — голос был груб, но обращались к пастуху по-гречески.

— Встаю, встаю, — успокаивающе пробормотал Калхас. — Только будем спокойны.

Он поднялся на ноги, чувствуя под лопатками по ледяному жалу.

— Ну-ка, повернись! — голос как будто стал менее грубым.

Калхас сообразил, что достать меч уже не успеет, а от ножа проку мало. Он медленно, стараясь не делать резких, провоцирующих движений, обернулся к неизвестным.

— Калхас! — с изумлением произнесли они.

Дотим сидел у медленно тлеющего валежника и хохотал.

— Теперь меня и правда можно звать Одноухим!

Ударом дубины с его головы сорвало шлем, а вместе со шлемом — остатки левого уха.

— Зато не надо будет бинтовать его перед каждой схваткой! Замечательно!

Но сейчас голова наемника была замотана холщовой тряпкой. На левой щеке еще виднелись следы от крови, вытекшей из раны. Впрочем, Дотим не унывал. Появление Калхаса он встретил шквалами восторгов.

— Я чувствовал, что ты жив! Что могло случиться с нашим амулетом?!

— Какой я амулет, — махнул рукой Калхас.

— Амуле-ет, — Дотим даже погладил его по плечу. — И ты жив, и я жив — значит, амулет.

Теперь Калхас окончательно поверил в то, что наемник может выкрутиться из любой ситуации. Пока он торопливо поедал черствые хлебцы (и откуда только Дотим их достал!), тот рассказывал — сумбурно, но энергично:

— Лучше быть живым, чем мертвым. Даже мертвым Гифасисом. Ух, как он падал! Как гора! Давил все и всех. Так было страшно, что даже не отпрыгивали. Стояли разинув рты… Боги, боги, почему мы проиграли! Крови не жалели, лезли прямо по спинам фригийцев, по мясу. Такое кругом творилось, что был уверен — живым не выберусь. Но еще был уверен, что мы одолеем. А когда Гифасис пал — оторопел. Застыл, как столб. Как идол. Хорошо, какой-то фригиец огрел по голове. Боль такая, что озверел, не помнил уже ни себя, ничего, выпускал из фригийцев внутренности. Не заметил, что у меня шлем снесли — да вместе с ухом. А потом вижу — бегут, негодяи. Мне кричат: «Беги, спасайся!» Пытался остановить — так свои же чуть не затоптали. Эх, доберутся когда-нибудь до них мои руки! Не успел опомниться — вокруг одни антигоновцы. Хорошо, сообразил: упал на землю, закрыл голову щитом, притворился мертвым. Благо, крови на мне было море. Лежал до-олго! Кругом стояла пыль — они и поверили, не тронули. Как оказалось, не один я был таким умным. Эти двое тоже прикинулись трупами…

Аркадян, которые захватили Калхаса, звали Никокл и Феодор. Пастух смутно помнил их по тем дням, которые провел в отряде Дотима. Тогда они ничем не выделялись среди остальных. Невысокие, жилистые, взбалмошные; но опасность развивает сообразительность.

— Когда зашевелился я, зашевелились и эти, — продолжал Дотим. — Сползлись как черви, клянусь Зевсом! Фригийцы вроде бы рассеялись, но кто мог тогда разобрать — не появятся ли они откуда-нибудь опять! Видели, как конница атаковала аргираспидов — сам понимаешь, вмешиваться во все это не стали. Дождались темноты, хотели пробраться к македонянам, но их уже не нашли. Кругом шныряли разъезды Антигона, поэтому и направились сюда… Ну ладно, хватит! — Дотим буквально вырвал очередной кусок изо рта пастуха. — Что стратег? Рассказывай!

Калхас помрачнел. Радость от встречи с наемниками мгновенно потухла. С каждым его словом мрачнел и Дотим. Когда пастух поведал о смерти армян и пленении Эвмена, аркадянин грязно выругался.

— Чего-то подобного я и ожидал! — резюмировал Дотим. — Честно скажу, Филиппа не жалко, он всегда был глуп. Вдвойне глуп, если дал себя убить. А Тиридата жаль — это был настоящий муж. Таких людей осталось мало, мало…

На некоторое время наемник погрузился в себя.

— Что предлагаешь делать? — не выдержал Калхас.

Дотим встрепенулся и поднял голову — торжественно, гордо:

— Я считаю, что мы должны освободить стратега!

Пастух удивился тому, как спокойно воспринял слова наемника.

Тот обернулся к Никоклу и Феодору:

— Мне кажется, что дело это естественное.

Аркадяне сидели ошарашенные.

— Без стратега у нас даже нет возможности вернуться домой, — убежденно продолжал их вождь. — Вы не знаете ни одного варварского языка: только «дай», «мясо», да «девка». А их между нами и Элладой столько! Варвары мгновенно отлупят вас, если не утопят в колодце.

— Так ведь все равно убьют, — робко сказал Феодор. — Не варвары, так Фригиец. Что мы сделаем вчетвером против него? Целая армия не смогла…

— Там, где бессильна армия, нужно действовать хитростью. А для хитроумного дела достаточно нескольких человек. — Дотим не терял уверенности.

Калхас тяжко вздохнул, смиряясь с тем, что беспокойству о Гиртеаде суждено еще долго глодать его. Но бросить Дотима, Эвмена, забыть о превратившемся за год в часть характера долге перед никогда не виденным, давно умершем Александром, было свыше сил. Естество говорило — место Калхаса здесь. Как бы ни малы были шансы, имевшиеся у них, пастух желал дойти до конца.