Андрей Раевский - Конец игры

"Если бы он и впрямь так жаждал моей смерти, то не стал бы лишний раз предупреждать", — подумал Сфагам, нисколько, однако, не сомневаясь в серьёзности намерений демона.

— Твой случай непростой, — изрёк Тунгри, вновь повернувшись к окну. — Это не просто играть цветными камушками случая и ломать цепочки причин и последствий, хотя это бывает очень занятно… Особенно когда заставляешь людей сталкиваться с непривычным и необъяснимым. Подчас нужно подвесить чью-нибудь жизнь на волоске, чтобы заставить его действовать без оглядки на образец, которого нет.

Сфагам тоже подошёл к окну и стал рядом с демоном.

Тот медленно поднял руку. Из длинного чёрного рукава показалась костистая семипалая кисть с длинными острыми когтями.

— Это дерево стоит здесь уже лет семьсот, не так ли? — сказал демон, указывая на могучий силуэт векового дуба, высящегося посреди монастырского двора.

Сфагам кивнул. Подобие тонкой голубоватой молнии промелькнуло между рукой демона и деревом. Длинные пальцы проделали в воздухе несколько быстрых движений, и дуб, за мгновение до этого казавшийся воплощением самой несокрушимости, словно взорвавшись изнутри, с шумом обрушился наземь, развалившись на несколько кусков.

— Новые времена наступают, — улыбнулся Тунгри своей тяжёлой страшной улыбкой. — Уж не знаю, увидишь ли ты меня ещё когда-нибудь, но я всегда буду рядом.

Седые пряди волос взбились вверх, закружились, становясь всё длиннее и гуще. Вот они уже окутали всю мощную фигуру демона, и она гибко изогнувшись, стала растворяться и медленно вытягиваться в окошко. Исчезновение последнего шлейфа прозрачного серебристого дыма отметилось резким порывом ветра, который задул свечу, оставив Сфагама в полной темноте.

В эту ночь Сфагам спал как никогда долго и спокойно. Благодаря выработанному годами искусству сбережения жизненных сил, он обычно спал не более четырёх-пяти часов в сутки. Но теперь на дворе стоял уже ясный день, а поток ярких предрассветных сновидений всё никак не отпускал его. Тот самый плющ, вслед за которым он карабкался по горным уступам в своих ещё детских снах, теперь обвился вокруг высокого раскидистого дерева. Стихии двух растений сошлись в смертельной схватке, и этот бесхребетный, бесформенный, но цепкий, неотвязный и сдавливающий насмерть плющ почему-то соотносился с образом брата Анмиста… Даже громкие голоса со двора не сразу разбудили Сфагама, а фантастическая и в то же время необычайно яркая картина этого боя ещё долго всплывала перед его внутренним взором, проступая сквозь серебристо-серый полумрак скупо освещённой утренним солнцем кельи.

Двор был полон монахов. Похоже, вокруг обломков дуба собралось всё Братство. Патриарх тоже был здесь, когда Сфагам приблизился к мрачноватому свидетельству своей вчерашней беседы с демоном. Монахи возбуждённо гомонили.

— Смотри, вроде на молнию похоже…

— Да не было вчера грозы никакой…

— И разрез, гляди, какой странный…

Патриарх угрюмо молчал.

— Этот дуб был символом нашего Братства, — тихо проговорил он, наконец, и на дворе тотчас же воцарилась полная тишина. — Долгие столетья встречал он новые поколения ищущих совершенства, и свет учения переходил от стариков к молодым. Конец возвращался к началу, и связь времён не распадалась. Как сказано в "Книге Круговращений", "Сущность движения — в покое. Где нет покоя — нет и движения". И это славное дерево, не теряя своего величественного покоя, сопровождало нас в многотрудном пути по ступеням восхождения к совершенству, передавая нам из года в год, из столетия в столетие чистые энергии первозданных стихий, дабы не оторвались мы от живительных истоков мировых субстанций и не забыли, кто мы есть меж небом и землёй… А теперь, похоже, новые времена настают и посылают нам знаки. Осознавайте, монахи, осознавайте…

— Отойдём в сторону, — тихо сказал настоятель, мягко касаясь плеча Сфагама.

Слыша за спиной возбуждённые, но гораздо более тихие голоса монахов, они зашли под невысокий навес-беседку для отдыха возле площадки для упражнений.

— Что ты об этом думаешь, Сфагам.

— Я сам всё видел. Был у меня вчера ночью один, с позволенья сказать, посетитель — так вот это — его работа.

— Хороши же твои посетители, — пошутил наставник.

— Но боюсь, это знак не только мне.

— Вот и я тоже… боюсь…Послушай, я думаю, пришло время что-то делать с нашим не очень удобным гостем. И здесь именно ты и можешь помочь. Ты теперь человек мирской, за твои действия монастырь не отвечает. А уж навыков тебе не занимать. Вот я и думаю, что тебе вполне удалось бы тихо вывести этого самого пророка из Братства куда-нибудь подальше от солдат. Как только пойдёт слух, что он где-то в другом месте, так они отсюда уйдут и оставят нас в покое.

— А его ученики?

— Они потом сами уйдут. Никто их не тронет — ведь не из-за них солдаты тут стоят, а из-за учителя.

— А если он сам не согласится?

— Если я сам с ним поговорю — согласится. Я уже представляю, как с ним говорить. Ты знаешь, Сфагам. Я больше не могу давать тебе распоряжения — это просто моя просьба. Если я отпущу его с тобой — я буду спокоен.

— Ну что ж, за пару дней придумаю какой-нибудь план, но до этого, пожалуйста, не начинай с ним никаких разговоров.

— Хорошо. Я знал, что ты когда-нибудь нас выручишь.

— Погоди… Ещё не выручил. Видишь, какие случаются неожиданности?

— Над тобой случайности больше не властны, хотя бы потому, что ты пережил опыт смерти, и теперь ты не таков, как все обычные люди, хотя и пребываешь в нашем обычном мире.

Волна тревоги, напряжения и усталости столь явно исходила от настоятеля, что Сфагам даже почувствовал, будто она каким-то образом, передалась и ему. Коротко вздохнув, он почтительным кивком ответил на наклон головы наставника, означавший, что разговор окончен.

Наступал вечер, и в келье становилось всё темнее. Но зажигать свечу почему-то не хотелось. Сфагам закрыл толстую книгу — один из тех древних трактатов, что бережно хранились в монастырской библиотеке. Читать было уже невозможно. Сфагам сел в позу медитации. Ему предстояло решить свою задачу с помощью техники, называемой "прорастание стебля естества". Состояние гармонии и покоя плавно перешло в глубокое сосредоточение на образе Айерена. Его образ следовало спроецировать из мира вещей и явлений в средний уровень бытия — мир субстанций или "мир триединства Земли, Неба и Человека", а затем кинуть взгляд из этого пространства назад в мир являемых во времени событий. Первоначально представленный образ пророка был довольно легко послан в "зеркало духа", расположенное в затылочной части мозга медитирующего. Далее надлежало спроецировать его вовне и отстранённо созерцать происходящее в тонком мире субстанций. А затем — разгадать тщательно наблюдённые коды. Техникой "прорастания стебля естества" Сфагам владел прекрасно. В своё время, освоив искусство наполнения окружающего мира образами своего сознания и научившись видеть с помощью "небесного глаза", он с удивлением почувствовал, как стирается грань между миром физических вещей и пронизывающими их тонкими материями. Пространство образов, не видимых другими людьми, стало даже чем-то более реальным, чем простое физическое окружение. Это и манило, и окрыляло, и в то же время немного подавляло. Но, главное, это усиливало ту внутреннюю независимость, которая была для Сфагама дороже всего.