Крис Вудинг - Ткачи Сарамира

Анаис нечасто посещала этот зал. Как правило, императрица назначала здесь только встречи чрезвычайной важности. Атмосфера устрашения, созданная в тронном зале, редко бывала ей нужна.

Но сейчас был исключительный случай. В течение часа императрица получила несколько несвязных донесений, суть которых сводилась к одному: Унгер ту Торрик арестован императорскими стражниками. Самое странное заключалась в том, что Анаис не отдавала такого приказа.

– Императрица, я действительно велел охране арестовать оратора. – Человек, стоящий перед ней на коленях, склонил голову.

– Почему? – потребовала ответа Анаис. От ее голоса повеяло ледяным холодом. Своими действиями начальник стражи уже подписал себе смертный приговор.

Он молчал.

– Почему? – нетерпеливо повторила Анаис.

– Я не могу сказать, императрица.

– Не можешь? Или не хочешь? Знай, ты уже мертв. Но жизни твоей жены и детей зависят от твоего ответа.

Начальник стражи поднял голову, и тогда императрица увидела ужас и замешательство на всегда спокойном и невозмутимом лице.

– Я отдал приказ… но не знаю почему. Я полностью осознаю все последствия моего поступка, и все же, в тот момент… Я не думал ни о чем, императрица. Я не могу объяснить это. Никогда прежде… – Он поколебался. – Это был безумный поступок. – Начальник стражи замолчал и уронил голову на грудь.

Невразумительное бормотание еще больше разозлило Анаис, но она хорошо владела своими чувствами. Императрица щелкнула пальцами и взглядом указала стражникам на склонившегося перед ней человека.

– Уведите его и казните.

Начальник стражи упал к ее ногам.

– Императрица, я прошу пощадить мою семью! – закричал он.

– Позаботься лучше о последних минутах своей жизни, – ответила Анаис.

Старый воин заплакал от страха и позора, и его увели. Императрица не собиралась казнить семью начальника стражи. Но он отправится на смерть, так и не узнав этого. Человека, который поставил под удар ее будущее, Анаис не собиралась прощать.

Она подозвала к себе советника с длинной белой бородой и лысиной во всю голову, стоявшего подле трона, старого ученого по имени Хьюли.

– Отправляйся в тюрьму и приведи ко мне Унгера ту Торрика. И проверь, чтобы с бунтовщиком там хорошо обращались.

Хьюли кивнул и вышел.

Императрица села на трон и провела рукой по волосам. Висок ныл, и тупая боль кругами расходилась по всей голове. Анаис чувствовала себя загнанной в ловушку.

Череда взрывов, потрясших город за последний час, наводила на мысль о заговоре. Удар спланировали заранее, не хватало лишь искры, чтобы привести заряды в действие. Арест Торрика сыграл роль той самой искры. Казалось, взрывы никак не связаны друг с другом. Они произошли в разных местах: на переполненных улицах, на судах в доках, и даже у храмов. Кто бы ни стоял за этим, Анаис подозревала, что организаторы хотели посеять панику среди населения. Их замысел удался. Императрице уже пришлось послать почти половину своих стражников, чтобы подавить восстания, вспыхнувшие в разных районах города. Но вид бело-голубой брони только усилил волнения толпы.

Идиотизм начальника императорской стражи поставил императрицу в ужасное положение, но это было не самое худшее. Влияние Торрика на народ оказалось значительно сильнее, чем она полагала. Анаис знала, что Унгер ловкий смутьян и великий оратор. Но теперь получалось, что на него работала целая подрывная армия. И не трудно поверить, что человек с такой харизмой может вселять преданность в своих последователей.

Кто-то подложил бомбы. Императрица подозревала, что Унгер ту Торрик мог назвать имена заговорщиков, превративших Аксеками в настоящий ад.

В то же самое время предмет размышлений императрицы томился в подземелье дворца.

Тюрьма в императорском дворце была чистой, но темной и мрачной. Камера Унгера ничем не отличалась от остальных.

Когда его освободят, оратор покинет неволю с высоко поднятой головой, как уже происходило не раз. Благородные лорды, землевладельцы и даже административные советы заключали его в тюрьму и прежде. Своими призывами Унгер нажил немало врагов. Богатым и властным не нравилось отвечать за несправедливость и зло, которое они принесли простым людям.

Торрик рассматривал свой арест как часть процесса переговоров. Он стал слишком опасен, нарушая спокойствие Аксеками, подталкивая людей к восстанию. Оратор ожидал ареста. Это было простой демонстрацией силы, показывающей, что богатые и знатные все еще у власти. Вскоре они вступят с ним в переговоры. Унгер изложит требования людей. Власти согласятся на некоторые из них, но не на все. Затем, его выпустят и провозгласят народным героем. А Унгер в свою очередь использует новый статус, чтобы продолжить обвинительные речи против власти, пока та не выполнит оставшиеся требования.

На этот раз требования были слишком просты и не предполагали переговоров или длительных обсуждений. Порченый ребенок не должен сидеть на троне.

Анаис отлично справлялась с обязанностями императрицы. Даже Унгер это признавал. Но она была слепа и высокомерна. Императрица сидела слишком высоко в своем дворце на холме и не видела оттуда всего того, что происходит на улицах города. Похоже, Анаис просто не интересовалась своим народом. Она тратила время на выяснение отношений с политиками и знатью, получала поддержку у армий, подписывала соглашения и договоры и все время забывала, что люди, которыми управляет, единодушно требуют одного: мы не хотим видеть на троне урода!

Неужели она всерьез полагала, что императорская стража сможет сдержать порыв народа Сарамира? Или Анаис собиралась управлять ими с помощью силы? Недопустимо! Недопустимо!

Люди будут услышаны! И Унгер ту Торрик станет их рупором.

Оратора поместили отдельно от других заключенных, чтобы он не распространял среди них свои мятежные мысли. Тень от решетки, закрывавшей высокое овальное окно, падала на центр каменного пола камеры. Тяжелая деревянная дверь, обитая железом, с узкой щелью, куда заглядывала стража, запиралась на несколько замков. Камера была абсолютно пустой, душной и мрачной.

Унгер сидел в углу, закрыв глаза, скрестив ноги, и думал. Он был простым человеком, в обычном платье и не говорил ничего особенного. Но он подверг сомнению все и вся и поэтому представлял угрозу для тех, кто использовал традиции в собственных интересах. И независимо от его личных чувств к порченым, императрице нельзя позволить навязать людям следующего правителя.

Глаза его широко раскрылись, сердце болезненно екнуло. В камере находился кто-то еще.

Унгер вскочил на ноги. Внезапно стало совсем темно, будто облако проглотило весь свет. И все же в тусклых лучах солнца, проникающих через окно, оратору удалось разглядеть в дальнем углу едва заметные очертания фигуры. Его охватил ужас. Он мог поклясться, что еще секунду назад в углу никого не было, да и дверь не открывалась. Таким способом в помещение проникали только призраки или духи.