Татьяна Чернявская - Роза из клана Коршунов

Беловолосый опасно сжал челюсть и напряг руки. Стоящая возле него девушка готова была провалиться сквозь землю от унижения, она не могла себе даже представить, что так её путешествие будет воспринято в свете.

— Хотя, — жених ещё раз, уже трезвее и критичнее осмотрел фигуру и личико наречённой, — оставляйте. Постав к чертям монстры сожрали, всё равно ей идти некуда, а Императора это может весьма растрогать, раз дочурка дражайшего генерала без гроша осталась. Да и с мордашки она ничего. Так и быть, я очень милостивый и снисходительный, если будет хорошо себя вести, может и возьму её. Если будет очень хорошо себя вести…

Мерзкая улыбка делала и без того безобразное от пороков лицо просто невыносимым. Каринка подумала, что в первую брачную ночь выбросится из окна, если не повесится ещё сегодня вечером. Община вурлоков находилась в тяжёлом и крайне шатком положении после уничтожения нескольких пограничных городов, малейшая агрессия беловолосых могла вызвать изгнание. К счастью, молодой офицер был слишком безалаберным, чтоб думать о таких условностях. Он просто размахнулся и со всей силы без лишних разбирательств заехал кулаком между глаз старому сластолюбцу. Мужчина как стоял столбом, так и съехал по косяку под ноги гостям на радость всем слугам.

— Что нам теперь делать? — осторожно поинтересовалась девушка, несмело беря за холодную руку слегка расслабившегося вурлока и заглядывая в красные с розовым глаза.

— Что-нибудь придумаем, — широко улыбнувшись, привычно ответил за мужчину Владомир, растирая саднящий кулак.

Рокирх, верный своей манере, промолчал, покрепче сжимая маленькую ладошку охраняемой.

Часть вторая: Устье света

Оно медленно приблизилось к уродливой статуе, что смехотворно застыла посреди некогда прекрасного обеденного зала. Оно струилось сплошным сгустком света, призраком в кромешной тьме, вечным духом, святым и чистым посреди бренного мира тленности и пустоты.

— Твоё положение воистину жалко, враг мой, — раздался глас его в удушливом воздухе, рождаясь из легчайшего эфира и в нём же умирая. — Слуги твои растеряны и слабы, рабы твои запуганы и скрыты, охотник твой ослеплён и жалок, ты сам пленён.

— И ты, враг мой, решил праздновать свою победу, — тем же пространным гласом отозвался камень, — раньше часа своего. Я недвижим, ты же бестелесен, я лишён власти над слугами моими, ты же не смог получить даже рабов в своё владенье. Радость твоя поспешна, пока не получил ты Мастера во власть свою.

Оно рассыпалось каплями звонкого тумана, скользнуло над полом и, собравшись вновь, родило из себя горький смех:

— Ты сам каждый раз отдаёшь её мне, брат мой.

Тьма скорее звука единым потоком ненависти взметнулась из тени и, впившись своей пастью в шею бестелесного, отшвырнула его прочь из зала. Мягко ступая, режа кромкой своей пространство, прошёл и свернулся у ног статуи Он.

О том, что люди со временем не меняются

В укромном уголке долины, где земля скромно приминается паутиной пересохших русел реки Волчанки, возводить тяжёлые цитадели решились бы лишь крайне недальновидные и рискованные люди. Ещё полтора века назад эта быстрая и тогда ещё темпераментная речонка умудрялась выходить из своих каменных берегов и щедро затапливать всё на своём пути в едином порыве очистить своё течение от стараний человеческих. Её бурные воды, рождаемые на вершинах Кольцевых гор, неслись через всю Долину к озеру Лунному, но так своевольничать изволили лишь в этой низине. Весенние паводки смывали целые деревни; летом же вода из реки могла вовсе исчезнуть; зимой её гладь если и рождала лёд, то настолько тонкий и хрупкий, что выдержать он не мог и кошку; осенью же с её берегов поднимались густые тягучие облака и на долгие часы брали в плен тумана дороги и поля, превращая их непроглядное марево. Волчий норов был у Волчанки, однако и древние вожди людей не могли похвастаться мягкостью характера и здравомыслием. Вот и рос из века в век в пойме вздорной речки каменный великан Брагран.

При всей древности и монументальности назвать Брагран жемчужиной Долины мог только подвыпивший бард, ни разу не проживший на берегах Волчанки полного сезона и не ступавший за пределы первого кольца. Считалось, что город этот древнее Кольцевых гор и красотой своей может сравниться лишь с таинственным чёрным жемчугом, доставляемым в незапамятные времена с далёких морей. По крайней мере, именно так и называли свою столицу жители Империи перед представителями высоких людей и подгорного народа. Как правило, гостей проводили через главные ворота седьмого кольца, что напоминали пасть огромного каменного дракона, жадно облизывающего пластину собственного хвоста. Дракон выпускал из ноздрей закудряшки каменного пара и переливался в лучах солнца отшлифованной до серебристого блеска чешуёй. Из его длинного тела, местами лишившегося своего помпезного убранства и просвечивающего добротную каменную кладку более привычных оборонительных сооружений, торчали тонкие шпили башен с плотной сетью бойниц и тяжёлыми, иногда уже нерабочими катапультами. Но эти устрашающие наросты могли интересовать исключительно потенциальных завоевателей, которых не наблюдалось почти полвека, прочие же гости столицы могли лицезреть прекрасный фасад, даже не догадываясь о нависающей опасности. А опасность нависала немалая, если знать, что за всеми украшеньями скрывался страшный и подчас более опасный, чем кишащая обращёнными пустыня, мир "кольца бессмертных".

Следом за вратами седьмого кольца шло шестое, а за ними — пятое. Каменные гиганты караульных казарм растянулись в длинный коридор, торжественный, величественный и одновременно мрачный. Словно глубокий шрам тянулся он через весь Брагран, разрывая все сем колец. Обливные стены вырастали на вышину нескольких домов, оставляя лишь узкую щель небес над головой, из которой доносился гомон птиц и даже в погожие дни мрачно текла вода. Десятки факелов в резных оправах развевали сумерки этого исполинского коридора, отображали свежие росписи на стенах, особо высвечивали тяжёлые кованые двери, ведущие на территорию колец и связывающие их между собой. Каждые новые врата охранялись едва ли не сильнее предыдущих и ничем не уступали им в красоте и монументальности. Единороги, рыси, древние воины, крылатые рыбы представали перед гостями столицы, пока уставшие путники несколько часов брели по широкому коридору к первому кольцу.

О, первое кольцо Браграна! Поистине, его можно было назвать и жемчужиной, и сердцем Долины, и гордостью мира. Просторные чистые улицы, утопающие в диковинной зелени изящные дома знатнейших в Империи родов, позолоченные статуи, пение птиц и виртуозные музыканты в парадных одеждах, играющие древние мелодии на радость неспешно прогуливающимся аристократам. Любое здание, любой сад был здесь произведением искусства, а любой человек, непременно знатнейшей особой. И солнечным бликом в его центре возвышался Императорский дворец, один вид которого навевал на простого смертного благоговейный трепет. Те же, кому предназначалось трепетать перед всем великолепием древней аристократии, жили в других менее приятных и прекрасных уровнях этого города, что подобно дереву из века в век разрастались новым уровнем на своём спиле. И чем дальше от Императорского дворца отдалялось кольцо, тем более убогим было его убранство, злее и беднее жители, суровее нравы.