Ольга Денисова - Вечный колокол

— Смотри, смотри, — пряча улыбку, зашептал князю Вернигора и кивнул на Осмолова, — больше денег обещает.

А Волот вдруг подумал, а смог бы он взять в руки пригоршню горячих углей, чтоб доказать свою правоту? Не испугался бы? И решил для себя: смог. Ради чести, ради Правды — смог бы, не испугался. Он не вполне понимал ценность денег, но решил, что деньги того не стоят. Смеян Тушич оказался прав: предки были мудры.

Вернигора послал за жаровней, и продолжил допрашивать татарина, в надежде, что тот испугался. Но татарин, поглядывая на Осмолова, лопотал то же самое, только не так уверено, как до этого. Волхв же оставался совершенно невозмутимым, он нисколько не волновался. Почему-то князю казалось, что он действительно не волнуется, а не скрывает от всех свое волнение. Этот человек, наверное, не умел ничего скрывать: на его лице были написаны все его переживания, поэтому и верилось ему так легко.

Порядок поединка быстро установил Смеян Тушич: чтобы более решительный из двоих не потерял преимущества, брать в руки угли стоило по очереди, а очередь разыгрывать по жребию — второму будет легче, он будет знать, сколько ему надо продержаться. Волот считал, что делать это надо одновременно, но положился на мнение посадника — ему видней.

Но, когда в палату внесли жаровню и зрители подались вперед, волхв неожиданно отказался от жребия.

— Не надо, зачем? Я буду первым, мне все равно… — сказал он, когда Смеян Тушич предложил ему бросить кости.

Тут заволновался Вернигора, да и посадник неуверенно оглянулся на свою супругу. И только тогда Волот понял, что они задумали: первым должен был быть татарин! Он бы не сумел этого сделать, он бы отказался от своих слов без всяких поединков! Поэтому они и оставались такими спокойными, поэтому и не боялись ничего, предлагая столь жестокое разрешение спора. А волхв не разгадал их замысла, не подыграл, разрушил их план! В нем не было ни капли хитрости, он принял все это за чистую монету! Так же как и Волот…

— Младик! Что ты делаешь? — ахнула еле слышно женщина, которая пришла с волхвом, но ее услышали, потому что зрители притихли и замерли, ожидая небывалого зрелища.

Тот поглядел на нее, пожав плечами — все такой же спокойный, такой же невозмутимый. Разве что немного смущенный тем, что на него смотрит столько народу. Вернигора обхватил руками голову, у посадника не хватило сил объявить о начале поединка. Волхв сам подошел к жаровне сбоку, так, чтоб его видели и зрители, и судьи, и посмотрел на Смеяна Тушича.

— Можно?

— Погоди, — тяжело вздохнул тот, — надо убедиться, что угли действительно горячие. Кто хочет проверить? Ты, Сова Беляевич?

Осмолов покачал головой:

— Я верю, верю.

Вызвался кто-то из новгородцев, и подтвердил всем остальным: настоящие горящие березовые угли, никакого подвоха нет. Для убедительности он попытался выхватить уголек из жаровни, но отдернул руку и, потряхивая ею и поскуливая, вернулся на место, под смешки товарищей.

Волхв снова вопросительно посмотрел на посадника, и тот то ли кивнул, то ли опустил голову, скривив лицо. Смешки смолкли, зрители раскрыли рты, так же как и Волот, не в силах оторвать глаз от рук волхва. А тот посмотрел вокруг, и, пожалуй, страх мелькнул на его лице — всего на миг. Но руки не дрогнули, он опустил их в жаровню, сгреб пригоршню раскаленных углей и поднял так, чтоб их все видели. На тыльной стороне его ладоней медленно гасли мелкие искры, красное свечение перекатывалось по углям, становясь чуть ярче от его дыхания. Он стоял и держал их в руках, и лицо его оставалось совершенно неподвижным. Сердце Волота едва не остановилось, он чувствовал его медленные удары, и считал их: один, два, три… Сколько же можно? Где лежит предел человеческих возможностей? Мертвая тишина опустилась на судебную палату, и в ней слышалось, как потрескивают угли в руках волхва. И как стучит сердце Волота: восемь, девять, десять… Искры на пальцах волхва погасли совсем, остались только черные разводы сажи, а над углями дрожал раскаленный воздух.

— Как ты думаешь, этого хватит? — спросил волхв у Вернигоры, и голос его прозвучал чуть вызывающе, чуть насмешливо, и чуть громче обычного.

— Хватит, хватит! — закричал Смеян Тушич, словно очнувшись.

Волхв опустил руки вниз и высыпал угли обратно в жаровню, осторожно отряхивая ладони. Никто не шелохнулся и не издал ни звука, люди так и смотрели на происходящее с раскрытыми ртами, пока со своего места не подал голос Сова Осмолов:

— Это нечестно! Это какие-то волховские штучки!

Новгородцы, словно разбуженные его голосом, засвистели и затопали ногами, советуя Осмолову заткнуться, и закричали восторженно:

— Его правда! Его правда! Боги на его стороне!

— Это волшба! — попытался перекричать их громовые голоса Осмолов, — Он даже не обжегся!

Волхв глянул на него и кивнул, но не боярину, а женщине, смотрящей на него то ли с испугом, то ли с восхищением, и раскрыл перепачканные сажей ладони, показывая их всем вокруг.

— Я не обжегся. Почти не обжегся, — сказал он удивленно, словно не ожидал такого от самого себя, — боги действительно были на моей стороне…

— Если это волховские штучки, как утверждает ответчик, — тут же подхватил Смеян Тушич, — то это лишний раз доказывает правоту Млада Мстиславича. Волхв не может лгать и пользоваться при этом поддержкой богов. А мы только что видели их поддержку, разве нет? В любом случае, сейчас очередь твоего свидетеля, Сова Беляевич.

— Мой свидетель не пользуется силой наших богов! Он не волхв! Он иноверец, мусульманин! Это нечестный поединок!

И снова товарищи поддержали его, топотом ног и протестующими воплями.

— Ничего, — хмыкнул в усы посадник, — если он не лгал, его боги помогут ему. Да и наши поддержат.

Татарин, которого подтолкнул толмач-дружинник, с опаской подошел к жаровне, и, надо отдать ему должное, постарался сохранить лицо, несмотря на улюлюканье и подначки новгородцев — им все было ясно, продолжения не требовалось. Он посмотрел на Сову Беляевича, и тот закивал в ответ.

— Если татарин солгал, — поспешил Осмолов опередить события, — значит, он солгал и мне! Это не доказывает моей вины, это доказывает лишь невиновность волхва! Я отзываю свидетеля, он лжец!

— Поздно, Сова Беляевич, — усмехнулся посадник, — поединок есть поединок.

— Раз солгал — пусть отвечает, — выкрикнул кто-то, — полтора часа нам мозги парил, а теперь — в кусты?

Новгородцы захохотали, а товарищи Осмолова надеялись их перекричать.

Татарин попытался поднести руки к углям, чувствуя или понимая, что смеются над ним. Но, едва ощутив жар, изменился в лице и руки отдернул.