Ханна Хауэлл - Любовь и магия (Сборник)

Тут Маклейн выпрямился, а Гатри со вздохом опустил глаза. В следующее мгновение Маклейн стремительно шагнул к нему и взял его за подбородок.

— И ты больше головы не повернешь в сторону Кенны Грэм. Никогда. Понятно?

— Да, — выдохнул придворный, смертельно побледнев.

Ноги у Кенны подгибались, когда Маклейн повел ее в другой конец зала.

— Так вы не отдадите меня ему? — прошептала она.

Он молча покачал головой, потом тихо сказал:

— Нет, разумеется.

— Почему?

— Ты не моя, чтобы я мог тобой распоряжаться, Кенна.

— Нуда, конечно… — Она вздохнула с облегчением, хотя такой ответ не очень-то ее устраивал. — Спасибо…

— И я бы скорее убил его прямо здесь, чем позволил бы прикоснуться к тебе.

Кенна не понимала, отчего к глазам ее подступили слезы. Но, сколько она ни моргала, слезы подступали вновь и вновь.

— Сегодня по крайней мере мы нормально поедим, — проворчал Финли, усаживая ее за стол в самом дальнем углу.

— Да…

Она даже не пыталась утирать слезы, обильно струившиеся по щекам.

— Кенна, почему ты плачешь?

— Я не плачу. Садись.

Она чуть подвинулась на скамье. Он внимательно посмотрел на нее:

— Девочка моя, что тебя расстроило?

— Ничего. Я только… Ты так хотел уехать отсюда, а я…

До чего она докатилась, если может плакать от благодарности только из-за того, что с ней не обошлись как с никчемной шлюхой.

— Я думала…

Он прикоснулся к ее волосам, и от этого прикосновения ей сдавило грудь, и слезы побежали по щекам еще быстрее.

— Поверь, Кенна, — прошептал он, погладив ее пальцами по виску, — я ни за что не отдал бы тебя ему.

Она кивнула, крепко сжимая губы, чтобы не разрыдаться.

— А ты думала, что я тебя отдам?

— Я не знаю… Наверное, я совсем… потерялась в этой жизни. Я больше не верю в доброту. Не узнаю ее, если с ней сталкиваюсь.

— О Господи, девочка моя… — Он присел с ней рядом и заглянул ей в глаза. — Но я-то… не добрый человек.

— Ты был добр ко мне с того момента, как мы встретились впервые, Финли Маклейн. А я теперь… Я не знаю, что делать с твоей добротой.

— Нет, я не добрый, — прошептал он со вздохом.

— То, о чем ты рассказал мне сегодня… Ты допустил ошибку тогда, много лет назад. Ужасную ошибку. И ты пытаешься ее исправить. Поэтому ты не чудовище.

Он провел ладонью по ее щеке.

— Ты понятия не имеешь, какой я. Ты даже не знаешь…

— Нет, знаю, — перебила она. — Я подаю эль каждый вечер не одному десятку мужчин. Богатым и бедным. Молодым и старым. Поэтому я знаю, какой ты, Финли. Ты очень хороший человек.

— О Господи, Кенна…

Он произнес эти слова так тихо, что она едва их расслышала. Но теперь она почувствовала уверенность в себе. Теперь она знала, что не является одной из тех женщин, которыми могут расплатиться, словно разменной монетой.

— Что же мы сидим?.. — Кенна заставила себя улыбнуться. — Похоже, я уже проголодалась.

Они ели фазанов и гуся. И еще лососину. А также пили отменный эль. Лицо же Финли как бы разгладилось, утратило жесткость черт. Но ни вкусная еда, ни хмельной эль — ничто его не веселило, и в глазах его по-прежнему была печаль. Он чувствовал себя лишним на этом роскошном пиру.

Внезапно по залу прокатился гул — прибыл король Яков. И тотчас же заиграла музыка. Кенне с трудом верилось в то, что она пирует вместе с королем в королевском замке. Ее охватило радостное возбуждение, и она вдруг поняла, что ждет чего-то особенного — ведь не каждый день служанке из Лармура выпадает счастье побывать на королевском пиру. Но время шло, и ощущение праздника постепенно покидало ее. Ничего особенного на королевском пиру не происходило, и через несколько часов этот зал уже мало чем отличался для нее от зала постоялого двора в Лармуре, разве что прислуги тут было больше, и бражники вели себя более дерзко.

Когда король уже собрался уходить, Маклейн помог Кенне подняться и проводил ее в отведенную для них комнату.

— Прости, что не дал тебе повеселиться вволю. Я должен выяснить, чего от меня хочет король. И я бы не хотел, чтобы ты оставалась там одна, среди этих… ничтожеств.

— Я привыкла… — со вздохом ответила Кенна.

Но Финли вдруг пристально взглянул на нее и заявил:

— Я не позволил бы тебе остаться там одной, даже если бы ты стала меня об этом просить.

При этих его словах Кенна почувствовала величайшее облегчение. А он распустил шнуровку на ее платье, подбросил дров в очаг и ушел. Она проспала добрую половину дня, но сейчас, сладко зевнув, с удовольствием забралась под одеяло. И почти тотчас же осознала, что ей не хватает Финли, не хватает тепла его тела. Но Кенна нисколько не удивилась тому, что почувствовала себя одиноко без него. Она лишь надеялась, что он вскоре вернется.

Ее разбудил плеск воды. Этот плеск словно вплетался в остатки ее сна. А потом, проснувшись окончательно, она услышала, как треснуло в очаге полено. И еще она почувствовала сильный запах эля.

Кенна открыла глаза и увидела, что пламя отбрасывает на стены причудливые тени.

Ее внимание привлек тихий плеск воды, и тут она увидела его. Финли Маклейн стоял перед очагом к ней спиной, голый по пояс. Он обмотал плед вокруг бедер и снял рубашку. Она смотрела, как он скребет кожу на плече льняной тряпицей. Мышцы его напряглись и вздрагивали.

От волнения в животе у нее словно запорхали бабочки. Видит Бог, ей довелось повстречать немало красивых мужчин, но при виде его обнаженной спины у нее перехватило дыхание.

Он вымыл шею и подмышки. А когда он стал растирать себе грудь, Кенна мысленно приказала ему повернуться к ней лицом, но он не желал повиноваться ее мысленным приказам, продолжая стоять лицом к очагу, а к ней спиной.

— Какой-то болван облил меня элем, — проворчал Финли, не поворачивая головы.

Кенна затаила дыхание и закрыла глаза.

— Кенна, я знаю, что ты не спишь.

— Как ты узнал?

Он сделал глубокий вдох и повернулся к ней лицом.

— Потому что я все слышу и…

— И что? — Она улыбнулась.

— Ничего.

Он положил тряпицу в таз и потянулся за рубашкой. Кенна смотрела на него во все глаза. Видит Бог, он был необычайно сильным мужчиной. Грудь его прямо-таки раздувалась от мускулов. «Каково это — почувствовать на себе его вес, ощутить, что тебя окружает и защищает такая вот сила?» — спрашивала она себя.

— Кенна, нельзя так!

— Что нельзя?

Живот у него был плоский и гладкий, его немного портил лишь белый шрам поперек ребер, И ей ужасно хотелось прикоснуться к этому шраму.