Дмитрий Емец - Первый эйдос

Ирка изобразила на лице сочувствие, хотя косвенно ощущала, что Гелата не столько жалуется, сколько хвастается.

– И как ты со своим Антигоном живешь? Ему же небось тоже готовить надо! Он хоть и маленький, а жрать-то хочет! – продолжала шуметь Гелата.

Ирка не решилась опровергать, чтобы не шокировать Гелату. Валькирия воскрешающего копья и в страшном сне представить не могла, что может быть иначе.

– Того не ест, сего не ест. Курицу с кожей нельзя – ему мамочка, оказывается, кожицу вилочкой снимала. Хлеб только ржаной. Он, видите ли, кишечник обметает веничком грубого помола! В ванной запрется на три часа, пока все мои шампуни не выльет – не вылезет. Протеина своего качковского наболтает во всех чашках, он высохнет, потом фиг отдерешь! – гремела она.

Неожиданно Гелата о чем-то вспомнила и спрыгнула со стола.

– Слушай! – сказала она. – Тебе Фулона ничего не говорила?

– Нет.

– Точно ничего? Вечером мрак что-то затевает. Что – непонятно, но с утра странное затишье. Словно все ждут чего-то – комиссионеры, суккубы. Чего – непонятно, но ждут. Мы все собираемся в шесть часов. Если что – надо быть готовыми.

– А у этих спросить нельзя? У пленных? – спросила Ирка, кивая на дверь.

Гелата расхохоталась.

– Они тебе наговорят! Им только разреши ротик открыть!.. Думаю, вся эта дрянь и сама не знает, что должно случиться. Так, на ощущениях. Правда, ощущения их никогда не обманывают…

Ирка была уже на улице, когда Гелата распахнула форточку. Ирка увидела, что она стоит на подоконнике, и в очередной раз изумилась стремительности, с которой Гелата взбиралась на столы, стулья и прочие квартирные возвышенности.

– Если Таамаг такая крутая, почему она до сих пор не убила Арея? А? – крикнула Гелата. – И пусть самой Таамаг кто-нибудь намекнет, что голову надо мыть хотя бы под дождем!

Ирка вдруг поняла, что у Гелаты с Таамаг, вполне возможно, существуют свои, не относящиеся к Ирке трения.

– Вон он, женский коллектив! Вам чудовищно повезло, что вы одиночка, мерзкая хозяйка! – пакостно сказал Антигон, однако не раньше, чем Гелата захлопнула форточку.

Меф в принципе был готов к нападению, однако оно случилось так внезапно, что он ничего не успел предпринять. Он направлялся к Эссиорху, чтобы отнести Дафне крылья и флейту. Вышел из резиденции, сделал шагов двадцать, и тут его накрыла темная волна.

Меф сумел выхватить меч, правда, сражаться было не с кем.

Под ногами был песок, но не желтый и даже не белый, а сероватый, с легкой голубизной. Такой песок вычерпывают с морского дна и тянут на медлительных баржах в порт на продажу. Вот только здесь не пахло ни портом, ни морским дном. Место было странное. Изредка попадались чахлые кустики и мхи. Воздух стоял, как в наглухо закрытом подвале.

В стороне угадывалась широкая река. На ее берегу стоял одноэтажный каменный барак.

– Это Тартар? – вслух спросил Меф и тотчас сам себе ответил: – Нет, его преддверие. Нижние Миры, где держали Ромасюсика.

Следующим открытием – и открытием неприятным – было то, что вся одежда выше пояса исчезла. Остались только цепь дарха и закрепленный на запястье нож. Флейту и бронзовые крылья Дафны Мефодий сразу отбросил, чтобы руки не были заняты ничем, кроме меча.

Держа меч в напряженной руке, у бедра, Буслаев осторожно повернулся. Он все еще не верил тишине и ожидал нападения. С любой стороны, в любом обличии. Сонливая мертвенность песка и чахлых кустиков была ему подозрительна.

«Арена! – думалось Мефу. – Гладиаторская арена! Арей показывал мне те портреты не случайно! Он ничего не делает случайно! Когда я наконец научусь соображать? Вот только с кем я буду сражаться? Кто мой враг?»

Он не видел ни одного зрителя, но был почему-то уверен, что зрители есть и их множество. Не сотни, а тысячи глаз смотрели на него со всех сторон – сверху, снизу, сбоку, точно он был не в Нижних Мирах, а в подвешенном на цепи аквариуме.

«Меня собираются принести в жертву! Но где жертвенный стол, черные свечи? Где Лигул со свитой? Никогда не поверю, чтобы он решился прокаркать такое зрелище», – прикидывал Меф.

Он решительно направился к одноэтажному бараку, чтобы принять бой внутри, но барак не приближался, и Меф понял, что никогда не доберется до него. Не доберется потому, что мрак его туда не приглашает. Площадку ему отвели небольшую. Шагов десять-пятнадцать в любую сторону от желто-бурого куста в центре, а потом все, стоп. Сдвинуться дальше не сумеешь, точно куст притягивает его.

Держа меч наготове, Меф стал ходить кругами, всем своим видом стараясь доказать тем, незримым, что ничуть их не боится. Ну, где они, эти мальчики Лигула? Почему они не придут и не убьют его? Что, у мрака исчезли мечники, способные поднять на него клинок?

Так прошел час или что-то около того. Ровным счетом ничего не происходило. Воздух был таким же затхлым. Чахлый куст торчал на прежнем месте. Меф, проходя мимо, резанул его мечом. Куст не оказал сопротивления. Ветви у него были дряблые. Меф даже забеспокоился, не заразят ли они его меч своей бесконечной вялостью.

От духоты Меф покрылся испариной. Боевое настроение постепенно сменилось апатией. Буслаев догадался, что его берут измором. Ждут, пока он перегорит, запаникует, истощит сам себя ненужным, неокупаемым волнением. Не желая дарить им такого счастья, Меф сел на песок, положил на колени клинок и стал ждать. Чтобы время не смазывалось, он представлял себе лицо Дафны. Вначале в общих чертах, затем постепенно все четче, до последней крошечной родинки.

«Хорошо, что Дафна с Эссиорхом и с тем вторым, задиристым, как его там… Они ее защитят», – думал Меф, радуясь, что здесь мрак остался с носом.

Возникнув один раз, лицо Дафны уже не исчезало. Созданное его воображением, оно стояло перед глазами. Улыбалось. Ободряло. Через какое-то время Меф стал мысленно разговаривать с Дафной, хотя и понимал, что она его не слышит.

Силы, отнятые у Мефа волнением, начали возвращаться. Его враг это прекрасно ощутил и решил не медлить. Как и в прошлый раз, он напал внезапно. Испепеляющая боль швырнула Мефа на песок. На несколько мгновений он лишился зрения и только заглатывал воздух.

С немалой потерей энергии Мефу удалось локализовать боль и загнать ее в глубь сознания. Он даже сумел привстать и стоял теперь на коленях, опираясь на меч, который до половины лезвия вогнал в песок.

Теперь он знал своего врага. Уже по одной пронизывающей боли, только что обузданной, но грозившей вернуться, Меф угадал того, с кем ему предстояло биться в затхлой пустыне Нижнего Мира.

Его противником был дарх. Его извивающаяся на цепи сосулька стала здесь вдвое сильнее, чем на поверхности. Тартар, отделенный от них одной Летой, давал дарху мощь. Собравшись, Меф хотел встать, но не успел он оторвать от песка колено, как сосулька рванула за цепь. Рванула с такой силой, что Меф, не удержавшись, вновь уткнулся лицом в песок. Набрал полный рот, закашлялся. То исключительное коварство, с которым дарх дожидался удобного мгновения и унизил его, взбесило Мефа.