Наталья Колесова - Король на площади

Выход из транса на этот раз он выбрал постепенный, медленный — и все равно болевой шок едва не отправил его в забытье, из которого уже можно было не вернуться.

Но он вернулся. Нельзя же оставлять Эмму одну!

Он не слишком четко видел ее лицо, но ему показалось, что женщина плачет. Силвер понадеялся, что плачет она из-за него (ха!), а не оттого что кто-то ее успел обидеть, пока он… отсутствовал. Улыбнулся, ну или хотя бы попытался (очень уж ощущения от пыток были… разнообразными) — во всяком случае, его гримаса Эмму не напугала. Хотя ее вообще трудно запугать. Попытался успокоить и подбодрить парой приветливых слов…

А Эмма, как всегда, оказалась на высоте! Велела не терпеть боль молча, как мальчишке, желающему выказать себя героем, орать, если хочется. И сунула в руку металлический предмет. Он машинально скрыл его от посторонних глаз, прежде чем успел понять, что же это такое.

Ложка. С очень прочной и твердой ручкой, которая не гнется, когда расшатываешь-разгибаешь ею металлический наручник. С острым концом и острым же краем, которым можно подпиливать толстый кожаный ремень…

А при этом еще приходится орать от боли, собачиться с Финеаром, приглядывать за рисующей Эммой (ну, что ты там еще задумала, моя волчица?) и ждать, ждать, ждать подходящего момента…

Благо что палач пока не успел искалечить его окончательно: например, не дошел еще до дробящих кости инструментов. И благо что, соблюдая писаные правила своего устава, каждые сорок минут делал перерыв, дабы привести клиента в сознание, дать ему возможность подумать и ответить на вопрос нанимателя. Да и самому передохнуть. Палач иногда даже отгонял от Силвера старуху-ведьму, когда та чересчур увлекалась причинением ему мучений — на это она мастерица, да-а-а. Вот за последнее король был готов простить ему… многое.

Момент настал, когда Финеар ударил Эмму. Взметнувшуюся обжигающую волну гнева Силвер выплеснул лишь в окончательно сорвавшем глотку вопле «Финеар!», а сам расчетливо выждал, когда палач отвлекся на шум и свалку, и лишь тогда сжал кулак и рванул на себя наручник. Подпиленные ремни лопнули, металлический браслет нехотя разжал пасть, выпуская из своих тесных тисков окровавленное запястье. Силвер выхватил у зазевавшегося палача докрасна раскаленный с одного конца металлический прут, ударил им мучителя, отдернул обратно… Палач качался и пятился, хватаясь за лицо: кажется, в глаз угодил… Силвер резко развернулся и обрушил прут на Паучиху — та безмолвно рухнула на пол.

Среагировав на чей-то крик, успел отбросить кинувшегося на него Финеара…

Еще несколько секунд возни с кандалами — и он встал навстречу брату.

Глава 22

В которой ведьма встает

Никто из дерущихся и напряженно за ними наблюдающих не заметил, как поднялась на ноги оглушенная Силвером ведьма. Я оглянулась, только когда Финеар заорал:

— Нет! Ивица! Не надо!

Ведьма застыла у стены, вскинув напряженные руки со скрюченными пальцами — ни дать ни взять старый корявый карагач без листвы. Это впечатление подчеркивала и растущая гигантская черная тень за ее спиной. Широко раскрытые глаза торжествующе горят, на щеках румянец — да, знатно напоили ее сегодня королевскою кровушкой! Уж не из тех ли она злых ночных духов, что высасывают жизнь из беззащитных перед нечистью спящих?

Руки и тело ведьмы мелко дрожали, но не от усталости — вибрировали от переполнявших ее сил, энергии, которая струилась по распрямившемуся и странно удлинившемуся телу. Кажется, синхронно с ней дрожали и сами стены подземелья. Распущенные седые волосы извивались в воздухе, словно ленивые змеи. Их кончики искрили, как натертая шерстью эбонитовая палочка, да и сами ногти и пальцы тоже начали светиться зеленым…

— Нет! — в тревоге кричал Финеар. — Не надо, Ивица! Только не здесь!

Паучиха его не слышала. Запрокинутая голова ее опустилась, светящиеся белым огнем глаза-факелы нашли врага… Ведьма торжествующе ухмыльнулась. Руки завертелись, лепя из воздуха зеленоватый искрящийся шар — он рос, как снежный ком, разгорался, становился просто ослепительным…

— НЕТ!

Даже дерущиеся замерли от этого вопля, но остановить колдунью было уже невозможно. Хохотнув, Ивица коротко размахнулась и швырнула огненный шар в короля. В самом своем полете шар распухал, заполняя комнату зеленым свечением, как будто мы погружались в морскую глубину.

Ох…

Время замедлилось — мы все просто застыли, шар летел и летел. А Силвер…

Король вскинул над головой руки, словно в некоем танце: медленно кружатся скрещенные кисти рук со сложно сплетенными пальцами. Я едва удержалась от желания протереть глаза — его запястье, окутанное золотистой дымкой, как будто и вовсе не было сломано! Силвер и навстречу огню шагнул-то, как танцор — вскинутое колено, прямая спина, руки, беспрерывно движущиеся в только ему слышном ритме. Изогнулся. Застыл на одно бесконечное и мимолетное мгновение…

И обрушился руками, всем корпусом вперед, точно двинув перед собой невидимую массу воздуха. Невидимую, но вполне ощутимую: столкнувшийся с ней колдовской шар заискрил, сплющился, растекся зеленой кляксой, ища брешь в призрачной защите. Ивица тоже подалась вперед — из ее растопыренных корявых пальцев-сучков невиданными побегами прорастали тонкие огненные молнии, вонзавшиеся в прозрачный щит. Колдовской огонь воспрянул, уплотнился, надавил сильнее. Оскаленное лицо Силвера исказилось от напряжения, на выпрямленных руках выступили жилы, застывшее тело превратилось в мраморную скульптуру… Прямо бери его, рисуй и лепи!

Если б можно было ему как-то помочь! Но и сейчас, как в драке с Финеаром, это был только его, королевский бой… Я взглянула на князя — бледный, застывший, тот следил за происходящим с отчаяньем. Значит, королевский дар умер, да, Финеар? Чьей победы ты сейчас боишься больше?

Силвер все сильнее изгибался назад, хотя с места не сходил: сдвинься он сейчас хоть на дюйм, хоть на волосок — и его поражение станет неизбежным… На лице Паучихи, превратившемся от натуги в обтянутый кожей череп, проступала торжествующая и безумная, безумная усмешка. Она резко хлестнула вскинутыми руками, словно полоснула когтями воздух. Силвер вздрогнул, зашипел, и я увидела на его груди мгновенно проступившие глубокие царапины. Десяток царапин.

Ах ты… мер-рзавка! Мало ему от тебя на пыточной скамье досталось?! Я наклонилась, схватив первый попавшийся под руку предмет — им оказался свиной пузырь с налитой в него драгоценной красной краской, — и со свирепым: «Подавись, ведьма!» — швырнула его в Паучиху. Пузырь врезался в стену, окрасив ее стекающей кровью. Второй «снаряд» ведьма встретила на излете — отмахнулась небрежным движением руки. Желтая краска взорвалась, осыпав шипящими раскаленными брызгами все окружающее, в том числе и меня.