Александр Прозоров - Креститель

Попавшие налицо капли заставили ведуна открыть глаза. За распахнутым окном хлестал ливень, грозно гудел ветер, сверкали молнии. Сверкали где-то совсем недалеко, в стороне святилища.

— Кажется, утром без сюрпризов не обойдется…

Олег встал, затворил окно, вернулся под одеяло — и снова увидел опушенный далекой дубравой луг, на краю которого начиналась свежеподнятая пашня…

Утро началось с ударившего в слюду окна яркого света. Середин не поленился, открыл створки — и увидел идеально чистое, неестественно голубое небо. Словно и не было ночного ливня с грозой, словно и не метался над мостовыми русской столицы стремительный ветер. Крест на руке молчал — был еле теплым, как обычно, когда не ощущал никакого колдовства.

— Порча уже кончилась, что ли? — В памяти всплыл навязчивый ночной сон — и Олег понял всё! — Вот это ква… Как я сам не догадался? Нынче ночью кто-то очень славно отработал на нашего князя. Если хотя бы половина города видела то же, что и я. Недовольным волхвам наверняка уже сворачивают шеи, а перед детинцем стоят добровольцы поклясться Владимиру в верности.

Эти размышления побудили Середина надеть не обычную свою одежду, а казенную, парадную — и он оказался прав. Когда ведун спустился в посольские палаты, здесь уже толпилось человек пятнадцать бояр — в нарядных кафтанах с меховой опушкой, стянутых широкими ремнями с накладками, в шапках из дорогих шкур. Владимир спокойно возвышался над ними на троне. Увидев Олега, молча кивнул и стрельнул глазами влево, указывая, куда тому нужно встать.

В залу вошел еще один плечистый воин в коротком войлочном поддоспешнике, однако расшитом золотой нитью и с бархатными вошвами на боках. Боярин остановился в пяти шагах от трона, низко поклонился, приложив руку к груди:

— Прошу прощения, коли долго в нетях был, великий князь. Однако же, спор у нас с соседом из-за урочища березового. Пока решали, никак уехать не мог.

— Стало быть, это не тебя я на торгу у Подола видел, — милостиво кивнул Владимир. — Что же, боярин Трубор, рад снова узреть тебя. Надеюсь, не откажешься сегодня ко мне на пир заглянуть?

— Почту за честь, великий князь! — снова поклонился воин и отошел в сторону.

— А правда он на торгу был? — наклонившись к правителю, тихонько поинтересовался Олег.

— Вестимо, он, — так же шепотом ответил Владимир. — Но к чему корить, коли всё едино вернулся? Кстати, ты слышал, ведун, ночью опять гроза пришла?

— Еще бы.

— Как мыслишь, кого стрела громовая покарала?

Середин задумчиво потер кончик носа. Сон был за князя. Значит, ночью какой-то чародей стремился для него добро сотворить. Значит, гроза…

— Неужели волхва беспокойного, Будимира?

— Его самого.

— Ква… — выпрямился Олег. — Интересно, кто это так быстро и четко чародействует?

— Великий князь, посланник базилевса византийского, монах Ираклий челом тебе бьет и дозволения просит пред очи твои предстать, — громко доложил вошедший в покои тиун.

— Коли просит, вестимо, выслушать его надобно, — кивнул правитель. — Проси.

Бояре, тихо переговариваясь, разошлись по стенам, повернулись лицом к центру зала. Туда не спеша вышел монах, с достоинством поклонился:

— Здрав будь, великий князь.

— И тебе здоровья, грек. Как брат мой, базилевс Василий? Здоров ли он, спокойны ли границы его державы? Не было ли от него вестей?

— Были вести, великий князь, — склонил голову Ираклий. — И вести недобрые. Помутился рассудок у одного из военачальников его, Никифора Фоки. Поднял тот бунт супротив воли базилевса и ныне из Азии на север с ратью идет, с шестью легионами к рубежам русским.

Тихие переговоры бояр мгновенно оборвались. Настала мертвая тишина.

— К рубежам русским? Странно, — пожал плечами Владимир. — Обычно бунтари византийские легионы свои на Константинополь обращают.

— У Фоки помутился рассудок, великий князь, — еще раз повторил Ираклий. — А еще я намедни грамоту из Константинополя получил. Базилевс пишет, что, коли вас родственные узы вот-вот свяжут, то родичи помогать друг другу должны в бедах тяжких.

— Что же, — подумав с минуту, отвечал Владимир, — коли базилевс меня по-родственному упредить желает, на том ему от меня поклон. Выйдем все, как один, на защиту земли русской. Выйдем, бояре?

— Выйдем, великий князь! Веди! Не посрамим земли отчей! Выйдем, отец родной! — вразнобой, но весьма воодушевленно закричали бояре, а многие даже рванули из ножен мечи. — Побьем греков безмозглых.

В это время различные кусочки головоломки в голове Середина наконец-то сложились в единую картинку, и он наклонился к Владимиру:

— Это подстава, княже. Грек, похоже, сон навеял, который многие за вещий приняли. Что идет на Русь воинство, а ты защитить должен. Византийцы хотят нашими мечами и нашей кровью своих бунтовщиков осадить.

— Ты уверен, ведун? — едва слышно спросил князь.

— Сейчас проверим… — И Олег громко обратился к Ираклию: — А скажи, грек, чего это люди твои вчера ночью костры возле Киева жгли?

— Праздник вчера был христианский, — не моргнув глазом, соврал Ираклий.

— Это какой, Ивана Купала, что ли? Вы там всю ночь через костры прыгали и венки плели?

— Рождество Иоанна Крестителя, дитя мое, — поклонился монах. — Мы молились.

— Вот видишь, княже, это они, — опять тихо сообщил Олег. — Нет в христианстве праздников с кострами. Грек врет.

— Однако он только что намекнул на согласие базилевса отдать мне в жены свою сестру.

— Но ты же не бросишь своих людей в кровавую баню ради каких-то намеков? Византийцы лживы, как весенний лед. Их слово только внешне надежно. А ступишь — враз утонешь, никто не спасет.

— Но ведь я не могу при всех требовать гарантий и признавать, что хочу воевать за невесту, а не за Русь. Не все бояре в тонкостях дипломатии хитры, не поймут. Потом с монахом встречусь, письменной клятвы потребую, а заодно про войско узнаю — где стоит али куда идет.

— Византийцы — дети лжи, княже, — покачал головой Середин. — Им что на словах врать, что на бумаге — всё едино. Не станут они держать клятвы, коли выгоды никакой не увидят. Как ты Фоку разгромишь, так сразу и обманут. Одно слово — христиане.

— Не обманут, ведун, — рассмеялся Владимир. — Я тебе слово даю, не обманут.

— Доверчив ты, княже…

— Я не доверчив, — внезапно посерьезнел он. — Я — великий князь. Нет лучше способа разбредшихся людей округ себя соединить, нежели как врага общего им показать. И нет на Руси иного воеводы силам ратным, кроме меня. Ополчение созову — моя власть во всем настанет, никто супротив и шепнуть не посмеет. А там посмотрим, как обернется.