Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

— Так оно спокойней будет… видишь ли, Зослава, мне и вправду нужна твоя помощь. В тот день собирались убить не только Евстигнея.

Я только глазами моргала.

Это ж как одно с другим ладится? То он про жизню свою рассказывает, то замуж зовет, то вот тепериче об том происшествии, об котором, небось, все и позабыли ужо.

— Есть у нас одна слабость… мы оба, как это выразиться, ценим женскую красоту…

— Бабники, стало быть.

— Зослава!

Чего сразу Зослава? Как есть бабники… вона, боярыни нашее сынок старшой, сказывали, тож из этаких, из ценителей был… бывало, как заявится, так прям и начинает ценить… нет, насильничать никого не насильничал, наши дуры и самые рады были. А что, боярин молодой, красивый и обходительный. И на подарки не скупится, да только… пустая была та любовь, короткая, что цвет яблоневый.

Сення с одной, завтра с другой…

…ныне об этом-то только и помнили.

— Иногда мы устраиваем что-то вроде… соревнования… Зослава!

А я чего?

Я ж упреждала, что кроткости во мне нету! И смирения! И прочьих бабьих достоинствов! Это ему еще свезло, что я без дрына, а то ж от души перетянула б. А камнем… от камня он увернулся, но я другим запустила.

Соревнования у них!

Небось, из шкуры вон лезуть, перед девками красуясь, друг перед другом хвостами трясуть, петухи обскубанные… басни про любовь сказывают…

Мерзко это.

Сколько девок на слезы изошлися, когда энтая любовь неземная вдруг поисчезла.

— Зослава! — Кирей в стороночку отклонился. — Прекрати, пожалуйста… я понимаю, что это некрасиво, но…

— Некрасиво?!

Да я сама одну такую дуру знала, которая из любви в петлю кинулася… и спасли, чудом, не иначе… но все одно душа перекореженною осталася.

— Да я раскаиваюсь! Честно! Я… я никогда никого… не обижал никого!

Кирей присел…

— Успокойся уже… я ж только рассказывать начал…

Успокоюся, его правда. Но забыть…

— Зослава. — Кирей отступил к самое прозрачное черте. — Ты же взрослая разумная женщина… ну да, я поступал непорядочно, только…

Смолк, верно, сообразивши, что нечего ему добавить.

Его правда: непорядочно.

И нет тут оправданий.

— Я больше не буду, клянусь своим именем. — Кирей руку к груди прижал. — И мне действительно стыдно, что…

Я махнула рукой.

Ну его… козел — он козел и есть, даром что рогатый… а я тут распиналася, чтоб нежные его чувства отказом не задеть.

— В тот день мы с Евстигнеем оба получили приглашение от одной… особы, которая прежде… скажем так, не снисходила до нас… то есть это мы уже потом сообразили, что оба… тогда-то я в комнате обнаружил записку.

Кирей покосился на меня.

А я чего?

Камней в круге больше не осталось, да и… схлынуло. Отпустило. Правая бабка в том, что гневаюся я скоро, да и остываю быстро.

— Меня приглашали… не к ней, естественно… но были комнаты, где…

Ну да, не на сеновалу ж им идти, сеновалов, поди, в Акадэмии немашечки.

— И мне еще показалось странным, что здесь… не в городе… и вообще… прежде-то она в мою сторону и не глядела, а тут вдруг… и время… средь бела дня… у нее как раз занятия…

Кирей от черты отступил.

— А ты и расписание выучил?

— Так получилось. В общем, я удивился, когда записку эту получил… а потом… видишь ли, Зослава, этого вы еще не проходили, но… ваша магия не совсем стандартно на нас действует.

— Это как?

— Скажем, если я под огненную волну попаду, то сгорю. В воде утону. Плетью ветряной голову снесут… и так далее, а вот более тонкие воздействия, к примеру, привороты… я испытал огромное желание немедленно пойти на эту встречу. Настолько сильное желание, что это само по себе было… неправильно. Тогда… признаюсь, я решил, что это дурная шутка… царевичи порой любят что-то этакое… и я не пошел.

— Этакое?

— Ну… однажды я так в бане попался. Просидел до утра в компании козы и кузнеца нашего, который решил, что я этой козы… домогаться стану… — Кирей хмыкнул. — У них весьма… странное чувство юмора.

Уж я-то думаю.

Мнится, случались с Киреем шутки куда как веселые… хотя сомневаюся я, что он этие шуточки спокойно сносил.

— Я просто не пошел. Принуждение было слабым, даже не принуждение, а… легкая такая паутинка. Заклинание само пустяшное, от него и человек отмахнется. Обычно торговцы такое используют, чтобы покупателей к себе расположить. Но на бумагу нанесли пару капель эликсира с веретянкой. А он усиливает любое воздействие. Интересное, к слову, сочетание вышло. Будь я человеком, и сомнений не возникло бы в том, надо ли идти…

У Евстигнея, стало быть, не возникло.

— А потом уже взрывы эти случились… дым… и мертвая магия. Об этом не скажут, но Евстигней еле отошел. Его почти до дна выпили, и если бы остался там, погиб бы… несчастный случай… или покушение на убийство, ели принять во внимание, что мой бестолковый родственник в это дело влез по уши… были бы рога, самолично отшиб бы.

— Ты…

— У каждой магии свой запах. И да, люди в большинстве своем его не воспринимают, я — дело другое…

— Ты сразу…

Кирей кивнул.

— От него разило, как… ему повезло, что никто, кроме меня, этим запахом не заинтересовался. Если бы хоть кто-то… если бы на секунду… снять слепок сложно, но возможно. Со всех — это нереально, а вот чтобы подозрение подтвердить… он не соображал, когда лез…

— Он не собирался никого убивать.

— Надеюсь. Если бы я подумал, что собирался…

— Выдал бы?

— Лично свернул бы шею, — спокойно ответил Кирей, и я ему поверила. А он же, заложивши руки за спину, аккурат как Архип Полуэктович делать любит-с, правда, на сем сходство всяческое заканчивалося, к превеликое моей радости, ибо лысым я Кирея не представляла, продолжил: — Мой бестолковый родич мало того, что едва сам голову не потерял, так еще и моей рисковать изволил. А я ее не для того столько лет берег, чтобы по чужой дури лишиться.

Ой, мутно все… что вода в старом озере, про которое точнехонько ведомо, что вот-вот выродится оно болотом. Помню, мы с бабкою еще по клюкву туда ходили, ибо была она на редкость крупною, кислою до оскомины. Самое оно на капусту квашену.

Я тем разом до озера добралася, хотя ж бережки у него топкие, ненадежные. Идешь, и под ногами земля ходуном ходить. Потому как землицы-то там и нетути, только мох да коренья, меж собою сплевшиеся. Так мне бабка казала, но не мешалася, позволила до краю дойти, глянуть в темные воды. Издаля-то они мне мерещилися черными, что сажа. А сблизу — темные, мутные… гляди, хоть ты глаза все выгляди, а ничегошеньки, окромя этой мути, не увидишь.