(не) Обручённые (СИ) - Анна Снегова
Скоро в зале становится совсем пусто. Он выгоняет всех, кроме пары личных доверенных стражников, которым положено стоять за троном с мечами на поясе и изображать статуи. Если немножко постараться, вполне реально представить, что их тут нет, и с Дунканом мы совершенно одни.
Такой, на троне, в короне и мантии, он всегда вызывал у меня оторопь. Надевая корону и восходя по трем высоким ступеням, будто сразу становится чужим. Не моим любимым и родным с детства братом, а правителем огромной страны, Чёрным мечом Севера, прославленным воином и самым главным человеком в королевстве.
Его любили в Оуленде. Он был хорошим королем. Добрым, сильным, заботящимся о подданных… И всё-таки у сурового и несгибаемого правителя Совиного края были свои недостатки. И на мой взгляд, упрямство — главный из них. Мне кажется, он думал, что менять свои взгляды или раз сказанное слово — не по-мужски. Что недостойно мужчины и правителя отказываться от своих решений. Увы, это распространялось и на признание ошибок.
Могучий северный дуб с заскорузлой корой. Надёжный, прочный… но временами такой дуб!
Поэтому с каждым шагом к трону моё волнение закипает до критической отметки.
Тем более, что грозовое выражение серых глаз не сулит мне ничего хорошего.
— Сегодня я посетил с внеплановым визитом камеру одного из узников холда Нордвинг.
Так.
Приехали.
А вот в обморок хлопаться я тебе, моя дорогая, запрещаю! Стоять. Стоять, я сказала!
Вздёргиваю подбородок. Я ведь тоже Роверт, братишка, не забыл? Попробуй победить меня в состязании по упрямству.
— И зачем же?
— Уже не важно. Лучше скажи, почему ты не спрашиваешь, которого именно узника? То есть, ты знаешь, о каком узнике я говорю.
Почти поймал. Но я же не признавалась прямо! Пусть попробует доказать…
— И вот что увидел в камере.
Дункан протягивает мне листок. А на нём — портрет. Мой собственный. До боли знакомый мне. Как и руки человека, что его любовно выписывали долгими одинокими часами в камере.
Серые глаза Дункана пытаются вскрыть мне мозг и понять, о чём я думаю. Я физически чувствую это давление — как и ощущение страшной, неотвратимой угрозы.
— Себастиан в этой камере уже десять лет, Мэг. Откуда он мог знать, как ты сейчас выглядишь?
Ну всё.
Теперь — пан или пропал.
— Потому что я приходила к нему.
И всё равно не выдерживаю и зажмуриваюсь.
Дункан молчит. А потом цедит:
— И зачем же… ты к нему приходила, Мэган?
— Хотела знать, как выглядит мой жених.
— Нет у тебя никакого жениха!!! — взрывается Дункан. И эхо его рыка прокатывается по всему залу. А у меня внутри вскипает возмущение.
То есть как это, нету?!
Первый порыв — показать бумагу о помолвке брату. Конечно же, я взяла её с собой на всякий случай. Но теперь боюсь доставать. А вдруг порвёт? И вообще, реакция Дункана пугает до дрожи. Нет, лучше пока ничего не рассказывать.
Дункан подаётся вперёд и сжимает подлокотники резного дубового трона так, что я пугаюсь, сломает в щепки.
— Твоё безрассудство переходит всякие границы, Мэган! Я терпел, когда ты в одиночку шаталась по лесным чащам и болотам. Но это уже слишком! Ты чем вообще думала, когда совалась одна в камеру к мужчине, который десять лет не видел женщин? Ты хоть можешь представить, что он мог с тобой сделать?
Могу. Вот начиная с сегодняшней ночи очень даже могу, во всех деталях.
— Ты его не знаешь, поэтому не имеешь права судить!
Плохой заход, Мэгги. Хуже не придумаешь. Еще бы заявила «ты мне не отец», чтоб окончательно похоронить всю надежду на хороший исход.
Лицо брата багровеет. Губы сжимаются в упрямую складку, глаза мечут молнии…
Всё. Приплыли.
— Я знаю его намного лучше, чем ты, дурочка! С тех самых пор, когда ты ещё пешком под стол ходила! И его распутство, и его коварство, и его изощренный ум. Он снова взялся за своё! Плетёт заговоры и интриги у меня за спиной. Да ещё как! Используя моё слабое место, мою горячо любимую сестру! Чёрт… а ведь я уже начинал думать, что ошибся. Что и впрямь наказание Себастиану слишком суровое. А вот теперь вижу, что нет.
— Дункан…
— Ты неужели не понимаешь, что он тебя собирался использовать?! Обманул бы тебя, наивную девочку, не знающую жизни, и не поморщился. Всё, чего он хотел всегда, это только власти!
— Он не…
— Как давно вы видитесь? Говори.
— Давно.
От моего, такого прямого и простого ответа он, кажется, опешил. Может, и правда не ожидал. Может, надеялся, что я опровергну. Наверное, сейчас я очень низко пала в его глазах.
— Вот значит, как. Ну, и? Он что же… распускал руки? Может… целовал тебя?
— Какое вообще твоё дело?!
— А впрочем, можешь не отвечать. По рисунку вижу, что да. Вот же ублюдок! Значит, я успел вовремя, чтобы вытащить тебя из этой паутины.
Дункан смотрит на портрет с таким брезгливым выражением лица, что мне хочется его ударить. А потом берёт его обеими руками…
Я бросаюсь вперёд и быстрее ветра преодолеваю ступени.
— Не смей! Только попробуй порвать! Это моё!
Отчаянно вцепляюсь в край листа. Выдёргиваю рисунок и прижимаю его к груди, тяжело дыша. Никому не позволю лишить меня этого драгоценного воспоминания! Бастиан нарисовал его после того, как в первый раз меня поцеловал.
Дункан смотрит на меня с жалостью, как на больную. Которую непременно надо вылечить.
— Прости, Мэгги. Но ты не оставила мне выбора.
Его левая рука ныряет в кожаный мешочек, притороченный к широкому золочёному поясу. Что-то выуживает оттуда…
А
