Анджей Сапковский - Ведьмак (большой сборник)

«Язви его, ссать хоцца, мочи нет! — подумал Зывик. — Надыть было отлить загодя перед боем… Теперича могу не успеть!»

— Вперед, Бурая!

«Вечно Бурая! Ежели где хреново, так — Бурая! Кого посылали экспедиционным корпусом в Темерию? Бурую. Завсегда Бурая. А мне ссать хоцца».

Подлетели. Зывик рявкнул, вывернулся в седле и рубанул от уха, разрубив наручье и плечо коннику в черном плаще с серебряной восьмиконечной звездой.

— Бурая! Каэдвеееен! Бей–убивай!

С грохотом, лязгом и звоном, в реве людей и визге лошадей Бурая, она же — Медвежья, хоругвь сбилась с нильфгаардцами.

— Де Меллис–Сток и Брайбан справятся с их подмогой, — спокойно сказал Элан Трахе, командир Седьмой Даэрлянской Бригады. — Силы уравнены, ничего плохого пока не случилось. Дивизия Тырконнеля уравновешивает левый фланг, «Магна» и «Венендаль» сдерживают правый. А мы… Мы в силах перевесить чашу, господин маршал…

— Ударить в стык, исправить положение после эльфов, — сразу же понял Мэнно Коегоорн. — Выйти на тылы, вызвать панику. Правильно! Так мы и поступим, клянусь Великим Солнцем! По частям, господа! «Наузикаа» и Седьмая, пришел ваш час!

— Да здравствует император! — крикнул Кеес ван Ло.

— Господин де Вингальт, — повернулся маршал, — возьмите адъютантов и эскадрон охраны. Хватит им бездельничать! Идем в бой вместе с Седьмой Даэрлянской.

Удер де Вингальт слегка побледнел, но тут же взял себя в руки.

— Да здравствует император! — крикнул он во весь голос. И голос у него почти совсем не дрожал.

Русти резал, раненый выл и скреб стол. Иоля, героически сражаясь с головокружениями, смотрела за повязками, жгутами и зажимами. От входа в палатку доносился возбужденный голос Шани:

— Куда? Вы что, сдурели! Тут живые ждут спасения, а вы претесь с трупом?

— Но это же сам барон Анзельм Обри, лично, мазель фершелша! Это ж командир хоругви!

— Был командир хоругви. А сейчас — покойник! Вам удалось притащить его сюда одним куском только потому, что у него плотные латы! Забирайте! Здесь лазарет, а не морг!

— Но, мазель фершелша…

— Не загораживайте вход! Видите, несут такого, который еще дышит. Во всяком случае, мне кажется, что дышит. Потому что это могут быть лишь пер… э… газы выходят.

Русти хмыкнул, но тут же насупился.

— Шани! Немедленно ко мне! Запомни, девчонка, — проговорил он сквозь стиснутые зубы, наклонившись над разрубленной ногой. — Хирург может позволить себе быть циничным только после десяти лет практики. Запомнила?

— Ага, господин Русти.

— Бери респиратор и оттяни надкостницу… А, дьявольщина, надо бы еще немного обезболить… Где Марти?

— Блюет за палаткой, господин Русти, — без всякого цинизма ответила Шани. — Как обожравшаяся кошка.

— Чародеи, — Русти взял пилу, — чем выдумывать бесчисленные заклинания, страшные и могущественные, лучше б сосредоточились на придумывании одного–единственного. Такого, которое позволило бы им наводить мелкие чары. Например, обезболивающие. Но — запросто. И без блевания.

Пила заскрипела и захрустела на кости. Раненый выл.

— Туже повязку, Иоля.

Кость наконец поддалась. Русти обработал ее долотом, отер лоб.

— Сосуды и нервы, — сказал он машинально и напрасно, потому что, прежде чем успел докончить фразу, девушки уже зашивали. Он снял со стола ампутированную ногу и бросил в угол, на кучу других ампутированных конечностей. Раненый уже какое–то время не ревел и не выл.

— Обморок или умер?

— Обморок, господин Русти.

— Хорошо. Зашей культю, Шани. Давайте следующего! Иоля, пойди проверь, Марти уже все… выблевала?

— Интересно, — тихонько сказала Иоля, не поднимая головы, — а сколько лет практики у вас, господин Русти? Сто?

После нескольких минут форсированного, удушающего пылью броска ругань сотников и десятников наконец остановила и развернула в линию вызимские подразделения. Ярре, задыхаясь, как рыба ловя воздух ртом, увидел воеводу Бронибора, красовавшегося перед строем на своем изумительном жеребце, покрытом пластинами ладр. Сам воевода тоже был в полных латах, покрытых голубыми полосками, благодаря чему казался огромной жестяной макрелью.

— Ну, как дела, недотепы?

Шеренги пикинеров ответствовали гудливым, как далекий гром, бурчанием.

— Попердываете, значит, — констатировал воевода, разворачивая выряженного в ладры коня и двигаясь вдоль строя. — Стало быть, чувствуете себя хорошо. Потому что, когда вы чувствуете себя скверно, то не пердите вполголоса, а воете и скулите, словно вас вот–вот повесят. По мордам вижу, что вы так и рветесь в бой, что мечтаете о битве, что уже не в силах дождаться нильфгаардцев! Ну что, вызимские разбойники? У меня для вас добрая весть! Ваши мечты через минуту исполнятся. Через малюсенькую, я бы сказал, мгновенную минутку.

Пикинеры снова загудели. Бронибор доехал до конца строя, завернул и продолжал, постукивая булавой по изукрашенной луке седла:

— Нажрались пыли, пехтура, за латниками идучи! М–да, пока что вместо славы и добычи вы нюхали конскую бздень. Еще б немного, и даже сегодня, когда возникла большая необходимость, вы не попали бы на поле боя. Но вам посчастливилось, поздравляю вас от всего сердца! Здесь, у деревни, название которой я позабыл, вы наконец–то покажете, на что способны и чего стоите как войско. Туча, которую вы видите в поле, это нильфгаардская конница, намеревающаяся раздолбать нашу армию фланговым ударом, столкнуть нас и утопить в болотах речки, название которой я позабыл тоже. Вам, славным вызимским пикинерам, по милости короля Фольтеста и коннетабля Наталиса выпала честь закрывать бреши, которые возникнут в наших стройных рядах. И эти бреши вы закроете собственными, я бы так сказал, грудями, сдержите нильфгаардскую атаку. Ну как, ликуете, кумовья? Распирает вас гордость, а? Распирает, спрашиваю?

Ярре, стискивая древко пики, осмотрелся. Никаких признаков ликования по поводу перспективы близкого боя видно не было, а если солдат и распирала гордость в связи с доверенной им честью закрывать бреши собственными, как выразился воевода, грудями, то «пехтура» весьма умело эту гордость скрывала. Мэльфи, стоявший по правую руку от Ярре, бормотал под нос молитвы. Слева посапывал, сквернословил и нервозно кашлял профессиональный служака Делакс.

Бронибор завернул жеребца, выпрямился в седле.

— Не слышу! — рявкнул он. — Я спрашивал, распирает ли вас, курва, гордость?

На сей раз пикинеры, не видя другого выхода, заорали в один голос, что их, да, распирает. Ярре тоже орал. Ежели все, так уж все. Чего там!