Ника Ракитина - Ясень

Мертвый лес сейчас был спасением — все же твердая земля. Кроме того, Наири со смутной надеждой вспоминала слова старого волхва: "Не все враждебно, что черно, и Мертвый лес еще не мертв". Из всех опасностей она решительно выбрала меньшую, и войско вступило в лес почти на глазах передовых отрядов Прислужников.

Наири и догнавший войско Раннор шли рядом с носилками, в которых лежала спасенная Керин. За время пути она так и не очнулась ни разу, но горячечное беспамятство благодаря Леськиным травам перешло в спокойное забытье. Наири благословляла богов и за это. Хотя ее и тревожил беспробудный сон Керин, она холодела при мысли, что Золотоглазая очнется, и первыми ее словами будут: "Что с Мэннором?"

Никто в войске, кроме Наири и Раннора, не знал, как замешан был Мэннор в это страшное дело, и никому они говорить об этом не хотели, тем более Золотоглазой.

Слишком много темного во всем этом — так думала Наири сейчас, вспоминая горькие откровения Мэннора. Раннор не знал подробностей, только главное — Мэннор согласился отдать Керин в руки Прислужников. Даже ненавидя брата, Раннор не мог бы так страшно его оклеветать!

Что же тогда?.. Наири задержала Белогривого и обернулась. Она была сейчас меж двух миров: сзади ослепительно сияло солнце над равниной, впереди, меж деревьев, стоял вечный полумрак, в котором исчезали сейчас последние воины замыкающего отряда.

Бросив взгляд на пустошь, Наири не смогла сдержать радостного возгласа: рати прислужников останавливались! Что бы там ни было дальше, теперь они получают передышку. Наири старалась не думать, какой ценой передышка эта была оплачена. Только сейчас поняла она до конца мучения Керин, когда та командовала битвой — страшно посылать людей на верную смерть…

Тума сам вызвался возглавить прикрытие и сейчас стоял перед глазами, как живой: загорелое круглое лицо с беспечной улыбкой, ободранный нос…

Наири встряхнула головой. Направляя коня вперед, под деревья, она почувствовала, как бока Белогривого вздрагивают — то ли от усталости, то ли от страха. Мрак окутал ее. Искривленные стволы с безлистными сучьями подступали со всех сторон. Наири держала путь по неясным звукам впереди и думала, что никогда уже не отыщет своих, когда сбоку мелькнул смутный свет, и затем к ней вышел человек с горящей веткой. Раннор.

— Поляну нашли, — сказал он, забирая повод. — Костер никак не загорался. Стражу ставим двойную.

— Не надо, хватит обычной. — Наири тяжело спрыгнула на землю. — Они не пошли следом, не осмелились. И… все устали.

— Тем более двойную, — сказал Раннор и отошел.

"Раннор тоже устал, — думала она, идя рядом, — как тяжело он ступает, будто в цепях".

Они вышли на поляну, и Наири на мгновение стало страшно: как неживые, вповалку лежали люди там, где настиг их сон. На краю поляны топтались нерасседланные кони.

Поляна… круг каменистой земли среди неподвижных стволов. Наири расслабила подпругу Белогривого, и пошла к костру, где, укрытая плащом, лежала Керин. Около на коленях стояла Леська.

— Что?

Леська подняла запыленное усталое лицо:

— Ничего.

— Иди спать, рыжая, — вздохнул Раннор. — Я посижу. И ты отдохни, Наири.

Спать, простонало смертельно уставшее тело, лечь, заснуть, ни о чем не думать… Наири стиснула зубы.

— Нет. Ты спи, Раннор. Я не устала.

Он даже не стал спорить. Шагнул, упал лицом вниз. Рядом прикорнула Леська. Наири присела у изголовья Керин, сжала колени руками. Сонная одурь смыкала глаза, клонила голову вниз, к земле. Борясь со сном, Наири изо всех сил моргала, потом пламя костра поплыло, ее качнуло, и, уже засыпая, она вдруг услышала невероятный, хриплый до неузнаваемости голос:

— Жива?!

Всплывая из дремоты, Наири медленно подняла голову. Человек, стоящий перед ней, был знаком ей и незнаком. Руки его, плетьми висевшие вдоль тела, были по локоть иссечены мелкими ссадинами, худое резкое лицо потемнело, только глаза по-прежнему оставались синими, и эти глаза с тоской смотрели сейчас через голову Наири на лицо спящей Керин.

Усталость исчезла. Рука Наири потянулась к мечу, и этот жест будто пробудил Мэннора.

— Ты знаешь? — хрипло спросил он, нашаривая Наири взглядом. — Тогда убей меня.

Наири снизу вверх молча посмотрела на него. Откинула плащ, укрывавший Золотоглазую. Мэннор склонился и увидел темные шрамы от колец на запястьях и рваный шрам в вырезе рубахи.

— Смотри, — сквозь зубы выдохнула Наири.

Ступни и лодыжки были забинтованы, но и вверх ноги были покрыты ожогами. Мэннор тихо застонал, склоняясь все ниже. Наири рывком развернула его к себе:

— Убить? Слишком дешево хочешь отделаться!

В глазах заблестели гневные слезы. Наири вытерла их ладонью.

Мэннор безучастно повторил:

— Убей меня.

— Нет! — сказала Наири, отталкивая его. — Уходи отсюда. Уходи и не возвращайся!

— Не могу…

— Ах, не можешь? — она с неженской силой дернула его за руку: — Пошли-ка!

Она подтащила Мэннора к брату, толкнула в плечи. Мэннор заглянул в лицо спящего и застыл. Через очень долгое время распрямился и посмотрел Наири в лицо.

— Он был телохранителем Горта, — сказала она сухо. — Он ее спас. В войске думают, что это ты.

Лицо Мэннора закаменело. Он отодвинул Наири и почти твердо вернулся к Керин. Наклонился, не удержался и припал на колено, оперся о землю и бесконечно стоял так, жадно всматриваясь в лицо спящей. Сердце Наири сжалось.

— Мэннор, — окликнула она тихо. Он вздрогнул, но не обернулся.

— Мэннор! — повторила она. — Ты и вправду хочешь умереть?

Он не отвечал, и она бросила с отчаянной яростью:

— Умирай! Только вначале помоги нам выжить!

Он повернулся к бывшей невесте. Его синие глаза стали вдруг совсем отчаянными:

— Что мне сделать?

— Иди в Ясень. Пусть тебе повезет.

— Да, — хрипло сказал Мэннор и положил руку на пояс, где должен был висеть меч. Наири только сейчас заметила, что купец безоружен. Она отстегнула ножны с кордом и протянула ему:

— Уходи. Мэннор…

Он оглянулся.

— Она ничего не знает. То есть, знает. Но не поверила.

Ей показалось, Мэннор не уйдет.

Но он уходил. Наири смотрела вслед, пока он не скрылся за деревьями. Посвистывали сучья в костре. Тяжело вздрагивал воздух. Наири прислушалась, вздохнула и вдруг разрыдалась, уронив лицо в колени, бесшумно и горько.

Вначале он шел, не разбирая дороги. Да и не было в этом лесу дорог.

Он просто шел подальше от костров, от людей, спавших мертвым сном на голой поляне, от шрамов на тонких запястьях Керин. Эти шрамы стояли перед его глазами — рваные, покрытые кое-где темной коркой.