Александр Лукьянов - Раб сердец

      -Хорошо! Теперь заткните хлебала наколотым и захлопните свои, –распорядился Став, -а то меня не услышите.

      Тут же пасти казнимых были забиты туго скатанным в кляпы тряпьём. Вастаки, оскалившись, исподлобья глядели на Става.

      -И шьто, брат, а-а? –угодливо спросил мелкий горец, измазанный грязью и кровью. –Ты говорил – отпускать, да-а? Ромэнильд-хай шамрым грык! Я нигде ни винава-ат. Мамой клянусь, уйду на горы, ни увиди-ишь никагда, да-а! Вери-ишь, брат?

      -Верю. –с глубокой задушевностью ответил исполнитель. –Верю, что вы на пути к новой, чистой и невинной жизни. Вернётесь в родные горы и норы, будете глядеть на горные цветочки и писать стихи.

      Стоявший рядом с ним ратник поёжился.

      -Хотя нет, -сокрушённо признался Став, -насчёт цветков и стишков, это я, пожалуй. погорячился. Извиняйте. Нечем будет ни писать, ни ножи держать. Ведь выйдете отсюда с отрубленными лапами. Нечем также будет смотреть ни на цветочки, ни человеческие муки. Потому как выпущу всех, выколов глаза. Нет, не всех - я непозволительно добрый и оставлю одноглазого поводыря. Даже еще добрее – языков ни у кого вырезать не стану, хотя поганые они у вас: братом меня кто-то посмел назвать. Языки пригодятся: у себя в горах расскажете о том, как кончились рунские терпение и добродушие. Те самые, которое вы, нелюдь, принимали за глупость и слабость. Однако, заболтались мы. Приступим.

      4.

      Сегодня, в день остатник тридцать четвёртого зреленя, Учитель проснулся в час шестой свечи. Было темно. На столе. как всегда, имели место оставленные кухаркой склянка бурого кхандского масла и ложка в безукоризненно чистой холщовой тряпице. Ласуня возвела в нерушимый обычай принятие Браном ложки масла натощак сразу после пробуждения. Бран задержал дыхание и проглотил масло. Судя по отвратительному вкусу, полезность и целебность его были выше всех возможных пределов. Рыжий, естественно, опять не сумел проснуться раньше хозяина и улизнуть. За что и поплатился - был схвачен за шиворот и затолкан в озерцо. И пока Учитель умывался, псу не разрешалось выйти из воды. Вытирая угрюмо-покорного Рыжего, упорно считавшего ежедневное мытье в мокрой противной воде извращённым образом жизни, Бран услышал потрескиванье яиц на сковороде - Ласуня проснулась и принялась за обычные хлопоты.

      -Доброго ранку! -пожелал Бран, входя в шатёр, где уже упоительно пахло свежим хлебом, яичницей, вяленой рыбой, нарезанным зелёным луком и сладким медово-травяным взваром. Он не отказывал себе в удовольствии поболтать с «царицей поварих» на её родном малорунском наречии. -Як спалося?

      -Та спасибi, добре. Сiдай снiдати.

      Осень в Южной Руни всегда была очень мягкой. Да что там осень - и зимы-то не шли ни в какое сравнение с зазныбскими снежными месяцами. Вот и сейчас в шатре даже не разжигали огня в очаге: хватало - и даже с избытком – жара Ласуниной переносной железной печи. Но какой бы замечательной ни была погода, природу никто не мог обмануть, день неумолимо сокращался, ночи растягивались. Вот и сейчас, светильник задули лишь к концу завтрака.

      Колыхнулся полог у входа.

      -Нечего лезть! -прикрикнула Ласуня. -Поесть человеку не позволят, не терпится им!

      -Да всё уже, -откликнулся Бран, торопливо допивая взвар, -пусть входят. Спасибо, дорогая, всё очень вкусно. Добавки бы, да ведь не дашь...

      -Не дам. -согласилась кухарка. -Сколь надо было съесть - съедено. Учителю негоже трясти брюшком. Некрасиво и нездорово.

      Бран сокрушённо вздохнул, однако, когда Ласуня собирала посуду со стола и готовилась её мыть, проворно стащил кусок хлеба. За что получил ложкой по руке, но успел сжевать добычу.

      -Ну малой и малой, честное слово! - в сердцах пожаловалась кухарка топящейся печи. -Дитё!

      -Можно? -в шатёр заглянул Видимир Обстоятельный.

      -Давай. -пригласил Учитель.

      Начинался обычный день:

      -Видимиру переданы расчёты движения светил по небу с календарными поправками, которые тот обещал, переписав, отправить учёному люду Братского Подворья;

      -разосланы с почтовыми воронами ответы на письма, поступившие из городов и сёл, освобождённых Братством;

      -отданы для печати сочинение «О лекарственных травах Руни» и учебник «Рассказы о минувшем»;

      -выслушан отчёт Вняты Тихой о борьбе с лазутчиками лешелюбов;

      -рассмотрен и подтверждён список переселяемых в Чистоград детей-сирот, отличившихся успехами в учёбе и примерным поведением;

      -отведён под постой отряда чертей Шайхара городок Приморск, оказавший упорное сопротивлние Рати Братства;

      -проведено военное совещание и утверждены направления дальнейшего наступления на Мохну;

      -Рыжий с засунутыми в зажимы на ошейнике распоряжениями обежал палатки полковников.

      После чего всё та же неумолимая Ласуня отогнала от шатра терпеливо ожидавших приёма посетителей и усадила за длинный обеденный стол Брана и Учеников. «Завтрак съешь сам, -говаривала она, -обед раздели с друзьями, ужин отдай собаке!» Последняя часть утверждения вызывала у Рыжего неистовое одобрение. Вообще пёс стал любимчиком Ласуни и, по правде говоря, этим беззастенчиво пользовался. Когда Рыжий скромно усаживался в уголке и молитвенно возводил на кухарку томные обожающие глаза, ему были обеспечены, самое меньшее, мозговая косточка или миска с молоком. А собачья подстилка вообше перекочевала в угол у плиты.

      После обеда по крыше шатра зашуршал мелкий дождик, однако работа продолжалась:

      -получено сообщение о скором прибытии послов из далёкого Харада;

      -распределено продовольствие для безнадзорных стариков и увечных;

      -состоялась беседа с Карром, до того собравшим ежедневные донесения крылатой разведки;

      -прошла беседа с рыбаками, подписан договор о закупке у них уловов и восстановлении заброшенных коптилен;

      -принято решение об открытии через неделю Чеканного Дома в Белгороде-У-Залива и выпуске новых серебряных денег;

      -обсуждено начало учебного года в обучалищах Зазныбья;

      -утверждены «основные направления перестройки Чистограда».

      После ужина, состоявшего для Брана из булки с молоком, он пригласил Злата Удатного для разговора с глазу на глаз.

      …Бран неподвижно сидел с опущенной головой, уставясь в чисто выскобленную сосновую столешницу. Молчание затягивалось и сидящий напротив Учителя Здат не выдержал.