Анатолий Гончар - Судьба. На острие меча

— Как мне надоело постоянная спешка, и когда же всё это кончится? — в сердцах высказала я пробегающему мимо меня Тёрму.

— Поверь, сидение на месте зачастую бывает гораздо хуже. Вспомни свою камеру, — добренький «папочка», мог бы и не напоминать. Но всё же в одном он прав, пожалуй, лучше ещё немного побегать, чем потом долго сидеть.

— Ты готова? — ласково спросила подошедшая ко мне Мардофина, голос её и без того мягкий теперь шелестел совсем по-детски.

— Давно, — меня, незнакомую с расположением дома, к сборам не привлекали и не оставалось ничего иного, как в полном безделье дожидаться, когда же всё будет найдено, сложено и упаковано в большие баулы, стоявшие возле запасного выхода.

— Вот и хорошо, тогда я побегу соберу с собой немного продуктов, — она весело подмигнула и, подскакивая то на одной, то на другой ножке, скрылась в направлении кухни.

Наконец всё было собрано и уложено. Мы вытащили баулы на улицу и огляделись по сторонам. Оказалось, что ещё только раннее утро. Значит, эти изверги разбудили меня в полночь. Всё было тихо. Народ, предчувствуя неприятности, прятался по домам. Хотя нам было бы на руку, если бы по улицам бегали толпы людей.

Господин Ластикус Патрицус Ифанов сан повесил на двери тройной крест, означающий, что хозяева в отъезде, и двумя довольно профессиональными движениями наложил на неё заклятие неприступности, снять которое мог только хозяин или хозяйка дома, прибывшие с дальней дороги. За что, за что, а за открытие дверей по возвращении можно было не волноваться, дорога нам предстояла действительно дальняя. Заклятие неприступности не из самых трудных, в принципе его мог наложить любой крестьянин, купивший у государственного мага подобающий амулет и зарядивший магией отпирающий заклинание ключ. А вот открыть подобную дверь без спросу было под силу разве что величайшему магу. И потому в городе уже давно пустовало десятка четыре домов, по какой-то причине покинутых своими хозяевами. Охранявшая их магия с каждым годом слабела, но должны были пройти ещё долгие десятилетия прежде, чем двери этих домов можно будет открыть без риска для жизни открывающего их мага. Дома ветшали, в огораживающих их изгородях появлялись дыры, но никто не смел проникнуть через охраняющие заклятия. Одно время Эвиль хотела запретить продажу охранных амулетов, но, встретив возмущенный ропот горожан, (здесь наверняка не обошлось без наущения зарабатывающих на их продаже магов) отказалась от своих планов.

Закончив с дверью, мы двинулись вдоль по улице. Забавно, наверное, было наблюдать невысокую девчушку, тащившую на своей горбушке огромный баул, и маленького мальчика, шествовавшего впереди всех словно заправский проводник и от нечего делать помахивающего отнюдь не мальчишеской дубиной. Мы шли с нарочитой неспешностью, хотя следовало спешить. Но прежде чем покидать город нам ещё предстояло добыть коней, и потому мы шествовали прямиком к тому месту, где оные были всегда. А именно к городской конюшне.

Нашей компании снова повезло, крестьянских лошадок в Мирске крали редко, и потому стражник, который должен был нести дежурство, спал. Удар по голове только укрепил его сон. Я стояла в дверях, пока наша дружная компания выбирала лошадей из множества стоявших в загоне. Именно сегодня в городе должен был состояться большой праздник, и поэтому Ластик повел нас к третьей городской конюшне, где стояли в стойлах исключительно рабочие лошади крестьян, а не к первой с изящными скакунами городской знати или на худой конец ко второй, где содержало своих лошадей купечество и среди которых порой попадались совершенно удивительные экземпляры. Но гном был прав и хотя лошади в третьей конюшне не отличались изящностью и скоростью бега, они были выносливы, неприхотливы и послушны. К тому же они меньше всего могли привлечь к нам внимание, а самое главное в связи с праздником именно эти лошади на сегодня оставались не у дел. Если нам повезёт, пропажу заметят только вечером, когда конюхи придут задавать корм. В идеале следовало бы найти подходящую лошадь для каждого, но брать четырёх коней было слишком рискованно. Семейная пара при двух детях, покидающая город на запряженной в телегу паре не должна была вызвать особого внимания, а вот имеющая с собой ещё и двух сменных лошадей… Четыре лошади слишком большая роскошь для простых горожан, чтобы на это не обратили внимания.

В конце концов лошади были выбраны и выведены из стойла, и пока мужчины запрягали их в телегу и сваливали туда наши узлы и баулы, мы с Мардофиной для верности скрутили оглушённого охранника верёвками и кинули его в ясли. Так что можно было не беспокоиться, раньше вечера его не найдут.

— Сёдла взять не забыли? — спросила Мардофина, но укладывающий последний баул Ластик лишь отмахнулся, мол, сами с усами. Гномиха только усмехнулась. Мы уселись на приготовленные для нас места и отправились в путь. Ни дать, ни взять, семья мелкого лавочника выбралась на праздничную поездку к родственникам. Почему-то именно в этот момент я стала верить в успех нашего предприятия.

На улицах царило непривычное затишье, даже к базарной площади, где должно было проходить главное торжество, тянулись лишь одиночные горожане, чуть позже их станет не в пример больше, но ощущения настоящего празднества не было. Хорошо хоть поток выезжающих из города был всё же достаточно велик, чтобы наша компания не выглядела белой вороной. Впереди нас на гнедой, чуть прихрамывающей лошади спешил куда-то, наверное, к деревенским внучатам, пожилой зажиточный горожанин. Новая, казалось только сшитая рубаха, широкие зелёные шаровары, подпоясанные красным атласным поясом и высокая в вензелях шапка говорили о его принадлежности к цеху ремесленников. А вот яловые сапожки со шпорами указывали, что в прошлом ему пришлось потянуть армейскую лямку и немало потаскать тяжелый меч в войсках Её Величества. Судя по всему, после какого-то ранения бравый солдат был списан в отставку с правом ношения сапог отдельного егерского полка. Вот такой гражданин ехал впереди нас, сзади напирали ретивые кони спешившего по делам приказчика, а слева тянулась жутко скрипящая телега, тащимая сухопарой клячей неопределённой масти. В ней сидели два крестьянина, по виду совершеннейшие бандиты, угрюмые, со всклоченными немытыми бородами, в изодранной, давно не стиранной одежде. При этом один, державший вожжи, всё время что-то выговаривал второму, понуро опустившему голову и время от времени согласно кивавшему. Я невольно прислушалась.

— …и до коли я буду тебя бестолкового из кабаков да питейных лавок вытаскивать. Ить убьют ведь, как пить убьют.