Александр Бушков - Колдунья

Ольга незамедлительно приступила к делу. Встала, выпрямилась, сцепила пальцы особенным образом, вывернула ладони и, нацелив их на сундучок, сделала кругообразное движение руками, произнося про себя надлежащие слова.

Горькое разочарование. Если бы все удалось, на полу в виде затейливой полоски цветного тумана, напоминающей причудливую кружевную ленту, высветился бы след, позволяющий понять, в каком направлении исчезло похищенное, а также сделать кое-какие выводы о сущности и личности похитителя.

Но — не удалось. След предстал в виде узенькой полосочки, протянувшейся на пару вершков, а далее исчезал. То ли здесь побывал кто-то гораздо сильнее ее, то ли он умел то, чего она не умела…

Нельзя сказать, что все пропало, но и ничего веселого, конечно…

Глава четырнадцатая

Похождения юного гусара

Юный корнет Белавинского гусарского полка, неторопливо шагавший по Невскому, особенного внимания не привлекал — строго говоря, вообще не привлекал внимания, поскольку офицеров по Петербургу разгуливало несказанное количество, причем гораздо более блестящих полков, нежели армейская кавалерия. Ольга давно подметила, что взгляды встречных гвардейских офицеров соскальзывали с нее, словно капелька воды с бильярдного шара. Ну разумеется, господа гвардейцы моментально отмечали привычным взглядом светло-серый с синими выпушками мундир провинциального гусарского полка, расквартированного где-то у черта на куличках, да вдобавок видели, что на эполетах у «корнета» непрезентабельно сияют одинокие звездочки — стало быть, невелика птица, не заслуживает внимания столичных обитателей…

Ее это нисколечко не обижало, напротив, только радовало, потому что позволяло оставаться как можно более незаметной. Птичка-невеличка — корнет из далекой провинции, кому он может быть интересен…

К мужскому костюму она привыкла в Вязино, а потому и гусарский мундир (сшитый якобы к святочным маскарадным гуляньям) никаких неудобств не причинял. Серьезные неудобства доставляла только тяжелая сабля, без которой офицер, согласно строгим уставам, не мог появляться на публике — она оттягивала пояс, временами чувствительно била по ногам, а то и норовила меж них запутаться. Кое-как Ольга приспособилась с ней управляться, но до того успела перехватить пару-тройку откровенно насмешливых взглядов — когда едва не растянулась, споткнувшись о тяжеленные начищенные ножны. Хорошо еще, что для молоденького корнета, явно только что надевшего военный мундир, такое поведение и такие казусы были чем-то, надо полагать, обычным — гораздо больше подозрений вызвал бы офицер в годах, путающийся в сабле… И все равно пришлось пережить немало неприятных минут.

Но, главное, удалась основная задумка. Все окружающие, голову в заклад ставить можно, видели в ней исключительно юного офицерика самого что ни на есть мужского пола. Это и была та великолепная идея, что пришла ей в голову еще в Вязино. Девушка из благородного дома крайне стеснена в свободе действий? Прекрасно. Но мужчина-то ничуть не стеснен! Так и родился на свет «корнет Ярчевский».

А потому в ее распоряжении оказалось практически все светлое время суток. Главное было — вернуться в особняк князя Вязинского в женском обличье, не особенно припозднившись. Здесь в ее пользу служили некоторые нюансы столичной светской жизни. Благородная девица не может вести себя подобно мужчине — гулять по городу в одиночестве, посещать трактиры и кухмистерские, совершать торговые сделки, выходящие за пределы покупки кружев и лент, непринужденно следить за кем-либо, наводить справки… Зато она с полным на то правом может днями напролет отсутствовать, возвращаясь под родную крышу только к вечеру. Оправданий этому множество: светские визиты, чай у подруг, посещение портних и галантерейных лавок… Князю и в голову не придет проверять, где она была. Так что днем по Петербургу может разгуливать, сколько его душе угодно, провинциальный корнет — и не просто бесцельно убивать время, а заниматься разнообразнейшими делами, совершенно естественными для мужчины…

Невский, как известно знатоку Петербурга, — улица, сочетающая разнообразнейшие контрасты. Невских, собственно говоря, два. Наряду с величественными зданиями широкого проспекта, всегда полного гуляющей публикой, существует и Старый Невский, застроенный весьма непрезентабельными домишками. Простые деревянные заборы, скрывающие небольшие домики, ничуть не похожие на Строгановский дворец или Александрийский театр, — прямо-таки деревенская патриархальность, захолустье, череда безымянных проулков и пустырей…

Ольга свернула в один из таких закоулков, где за заборами лениво побрехивали собаки, улица была немощеная, а единственным представителем «общества» оказалась она сама, то бишь юный корнет, в правой руке несший небольшой сверток, обернутый полосатой китайкой и перевязанный синей лентой — так что мог сойти и за подарок, с которым офицер отправился к кому-то в гости…

Забор, возле которого она остановилась, в противоположность своим собратьям справа и слева, был более основательным. Если соседские выглядели чуточку легкомысленно — с огромными щелями, куда можно просунуть кулак, не говоря уж о том, чтобы прекрасно рассмотреть внутренность двора, — этот построен был старательно, не вполне по русскому обычаю: доска к доске, сбитые без малейшей щели, аккуратно соединенные поперечными плахами. Заглянуть внутрь ни за что не удастся, а перелезть трудновато…

И вновь, как всякий раз, попадая сюда, она подумала о том же: почему, интересно, во дворе нет собаки? В целях соблюдения некоей гармонии основательность и непреодолимость забора прямо вопияла о том, чтобы ее дополнили громадным злющим псом, а то и двумя, днем исходившими бы лаем на толстых цепях, а ночью носившимися на свободе. Меж тем во дворе не видно было ни конуры, ни цепи, ничего, что свидетельствовало бы о присутствии собаки хотя бы в недавнем прошлом, и это было чуточку странно…

Ольга привычно потянула массивное бронзовое кольцо, и оно на несколько вершков выступило из забора, таща за собой прочную крученую веревку. Разумеется, она не слышала, как брякал колокольчик в доме, но не сомневалась, что он сейчас заливается вовсю, как бубенцы на лихой тройке.

Как обычно, ждать пришлось недолго. С той стороны забора послышались тяжелые и быстрые шаги, заскрипел широкий засов, и калитка приотворилась. В образовавшейся щели показалась часть широкой мрачной физиономии верзилы Михеля, превосходившего Ольгу ростом на добрых две головы: тяжелая багровая щека, густая бакенбарда цвета перца с солью, вечно прищуренный цепкий глаз…