Пол Андерсон - Операция «Хаос»

Но следующим раздался сразу же другой звук, он походил на шум штормового ветра. Свечи погасли, оконные стекла сделались темными, пол заколебался у нас под ногами.

Свертальф отчаянно взвыл.

— Джинни! — у слышал я свой крик.

И одновременно с этим криком меня закрутил водоворот образов, воспоминаний…Увенчанная луковицеобразными куполами церковь посреди беспредельной равнины. Грязная дорога между рядами низких, крытых соломой домов. Звякающий амуницией, с саблей у пояса, всадник, едущий по этой дороге.

Ледяная зима, в конце которой — оттепели и блеск разливающихся вод. И возвращение птичьих стай, и покрывавшиеся робкой зеленью буковые леса. И беспорядочные нагромождения книг, лиц, снова рук и лиц. Женщина, которая была моей женой. Сын, умерший слишком рано. Казань половина ее объята пламенем. Год холеры. Письмо из Геттингена. Любовь. Неудачи. Слепота, медленно подкрадывающаяся день за днем. И все это было чуждым…

Наши зубы громко стучали. Ветер превратился, и снова стало светло. Пропало ощущение нависшей над нами грозовой силы… Ничего не понимающие, мы опять очутились в привычном мире.

Джинни бросилась в мои объятия.

— Любимая, — крикнул я ей по-русски. — Нет… Любимая, по-английски. — Господи помилуй, — снова по-русски…

Перед глазами вихрем вращался калейдоскоп чужой памяти. На столе стоял Свертальф. Спина выгнулась, хвост трубой. Его трясло не от ярости, от ужаса. Язык, зубы и горло кота странно дергались. Звуки, на которые не был способен ни один кот… Свертальф пытался заговорить.

— Почему не получилось? — загремел Барни.

Джинни удалось овладеть собой. Она махнула рукой тем, кто стоял поближе.

— Карслунд, Харди, помогите Стиву! — крикнула она. — Док, обследуйте его!

Я отрывочно слышал ее голос сквозь навалившийся хаос.

Друзья, поддерживая меня, довели до стула. я рухнул на него. Приходилось прилагать усилия, чтобы дышать.

Помутнение сознания продолжалось недолго. Воспоминания об иной стране, об ином времени — оставили свое беспорядочное коловращение. Они ужасали, но лишь потому, что находились вне моего контроля и были чужими. Русский «покой» звучал» в моем мозгу, одновременно с английским «миром»… и я знал, что это одно и то же. Возвращалось мое мужество. Я чувствовал, что могу мыслить самостоятельно. Но звенела чужая мысль, и в ней обертонамии — я ощущал смесь педантизма и сострадания.

— Прошу прощения, сэр. Это перевоплощение смущает меня не меньше, чем вас. У меня не было времени, чтобы осознать, насколько велики различия, обусловленные разницей более чем сто лет, и тем, что я оказался в совершенно ином государстве. Полагаю, будет достаточно несколько минут предварительного ознакомления, чтобы обеспечить информационный базис для выработки приемлемого для вас модус вивенди (Модус вивенди — соглашение). остается заверить вас, что я сожалею о своем вторжении и постараюсь свести его последствия к минимуму. Со всем должным уважением могу добавить, что мне пришлось узнать о нашей частной жизни, не имеет особого значения для того, кто давно лишился земной плоти…

До меня дошло. Лобачевский!

— К вашим услугам, сэр. Ах, да… Стивен Антон Матучек. Не будете ли вы так добры. Извините, мне необходимо на ненадолго отвлечься.

Этот диалог, а также последующее взаимодействие наших двух разумов (его трудно описать словами) происходили уже на границе моего сознания. А оно снова било тревогу слишком уж жутко было все происходящее.

Пробормотав:

— Со мной все в порядке, — я движением руки отодвинул Акмана в сторону, и уставился на разворачивающуюся передо мной сцену.

Свертальф находился в состоянии истерии, приближаться к нему было опасно. Джинни схватила чашку, зачерпнула из раковины воды и выплеснула ее на кота. Он взвизгнул, соскочил со стола, метнулся в угол и там припал к полу, разъяренно сверкая глазами.

— Бедный котик, — успокаивающим тоном сказала Джинни. — Извини, я должна была это сделать, — она разыскала полотенце. — Иди сюда, к своей мамочке, и давай вытремся.

Он позволил ей подойти к себе.

Джинни присела на корточки и протерла коту шерсть.

— Что это вселилось в него? — спросил Чарлз.

Джинни подняла в взгляд. Рыжие волосы подчеркивали, как побледнело ее лицо.

— Хорошо сказано, адмирал. Что-то вселилось… Вода вызвала у него шок, и возобладали кошачьи инстинкты.

Вселившийся Дух утратил контроль над телом. Однако, он по-прежнему находится в нем. Как только Дух разберется в психосоматике Свертальфа, он попытается восстановить контроль, и сделать то, для чего он явился.

— Какой Дух?

— Не знаю. Нам лучше не мешать ему.

Я встал:

— Нет, подождите. Я могу это выяснить.

Взгляды всех присутствующих обратились на меня.

— В меня, видите ли… э-э… вселился Дух Лобачевского.

— Что? — запротестовал Карслунд. — Душа Лобачевского вселилась в ваше… Не может быть! Святые никогда…

Я отмахнулся, встал возле Джинни на колени, зажал голову Свертальфа между ладонями.

— Успокойся. Никто не хочет причинять тебе вреда. Тот, кто вселился в меня, думает, что понимает, что случилось.

Соображаешь? Его имя — Николай Иванович Лобачевский. Кто вы?

Мышцы кота напряглись, сверкнули клыки, комната заполнилась крепнущим воем. Свертальф был близок к истерике.

— Сэр, с вашего разрешения у меня есть идея. Он не Враг. Я бы знал, если бы он был Врагом. Случившееся приводит его в замешательство, он смущен, а доя того, чтобы мыслить, он располагает лишь кошачьим мозгом. Очевидно, ваш язык ему не знаком. Разрешите, я попытаюсь успокоить его?

С моих губ полились журчащие и шипящие русские звуки.

Свертальф вскочил, потом я почувствовал, как он понемногу расслабился под моими ладонями. А потом… Он смотрел и слушал так внимательно, с таким наслаждением, будто я был не я, а мышиная норка.

Когда я замолчал, он покачал головой и мяукнул.

— Итак, он не русский. Но, кажется, он понял наши намерения.

«Посмотрите, — подумал я. — Используя то, что я знаю английский, вы понимаете этот язык, Свертальф тоже знает этот язык. Почему же его… ну, тот, который вселился, в отличие от вас английский не понимает?»

«Уверяю вас, сэр. Кошачий мозг в данном случае не годится. В нем нет структуры, хотя бы схожей с той, что управляет человеческой речью. Вселившейся душе и так приходится использовать чуть ли не каждую работоспособную клеточку головного мозга вашего Свертальфа. Но она может без затруднений использовать весь накопленный им опыт. Даже у этого маленького млекопитающегося способность к запоминанию и огромный запас памяти. Нужно только воспользоваться языком, на котором говорила при жизни душа».