Галина Ли - Эндана

Вечером они с Леоном первый раз поругались. Мучимый чувством вины Тиар не сдержался, когда названый брат мрачно пошутил, что еще с десяток таких слуг божьих, и зубастым монстрам просто нечего будет делать в пустой стране. Он плохо помнит, что кричал юноше и что тот отвечал ему, потому что гнев застилал разум обоим.

А потом Тиар снова каменел, слушая историю Араны, как убитый священник одну за другой тащил на костер, обвиняя в колдовстве, женщин и девушек старше тринадцати лет. Как ее прятали родители, как обезлюдело постепенно некогда большое село, как от молитв этого страшного человека шла кровь из ушей и носа, а голову охватывала дикая боль. И как все боялись избранного, ведь он говорил от имени короля.

Девушка вела рассказ тихим шепотом, словно через силу. Леон сидел рядом и гладил ее по голове, как маленького ребенка. А бывалые воины потерянно смотрели на короля. Траес тоже не сводил с него горящего взгляда – уж что угодно, но только не любовь к жрецам носил в душе этот парень.

Проведя бессонную ночь, Тиар пришел к важному решению, на осуществление которого требовались время, силы и поддержка друзей. И теперь он хотел поговорить с побратимом.

Некоторое время они просто молча ехали рядом. Тиар вдруг признался:

– Эта напасть, Леон, расползается из моего дворца. Зло прикрывается моим именем, а я не могу обнаружить его истоки. Все, что я пытаюсь сделать для защиты Кенлира, оборачивается против меня. Я бреду в потемках.

Леон в ответ, нахмурившись, тихо сказал:

– Ненависть и жажда мести застилают твои глаза.

Эти слова, прозвучавшие из уст такого юнца, оказались настолько неожиданными для правителя Кенлира, что он даже остановился. На мгновение правителю показалось, что мальчик намного взрослее и мудрее, чем кажется с первого взгляда. И у Тиара вырвалось:

– Помоги. Помоги отыскать предателя! Кто-то из ее слуг находится рядом со мной и сеет смуту. Не только через Гиблое озеро проникает к нам вся эта мертвечина. А ты умеешь чувствовать через личины.

– Умею, – эхом откликнулся юноша и задумался, не торопясь с ответом. Прошло немало времени, прежде чем он снова заговорил: – Я не смогу долго оставаться рядом с тобой, Тиар. Столько, сколько бы мне… хотелось, – неожиданно покраснел энданец от непонятного смущения и пояснил: – Меня ждут дома. Но я постараюсь помочь тебе, если смогу.

Тиар облегченно вздохнул. До сих пор он и сам не знал, как для него было важно получить это согласие.

Город встретил правителя радостью: толпы горожан теснились вдоль улиц, восторженно кричали и закидывали воинов цветами. Они замолкали, только когда проезжал мимо самый последний всадник, почти мальчишка. За его спиной испуганно жалась миловидная девушка.

Казалось, жители еще не решили, кем считать этого юношу – посланцем богов или сыном демонов. Кто знает, до чего додумались бы горожане, если бы не известная своей слабостью к мужскому полу хохотушка Тида, торговка молоком.

Она жадно рассматривала проезжающих мимо воинов, а когда чужеземец поравнялся с ней, шумно вздохнула, растягивая слова:

– Какой красавчи-и-ик, жалко – молоденький очень!

И столько было в ее голосе искреннего огорчения, что люди заулыбались, а стоявшая рядом почтенная хозяйка трактира прогудела густым басом:

– Да ты не оглядывайся на возраст, Тида. Молоденький-то он молоденький, но больше никто за спиной девах не везет! Может, его на вас обеих хватит?

– Тьфу на тебя, клуха короткокрылая! – рассердилась любвеобильная торговка, а волна веселого смеха уже расходилась в стороны.

Когда же в ответ на шутку трактирщицы юноша, лукаво усмехнувшись, послал обеим женщинам воздушный поцелуй, город принял его как своего. Со всех сторон посыпались прибаутки, советы и благодушные пожелания. Если кто-то и был в толпе из недругов мальчишки, то их голоса потонули в гуле приветствия.

Странное впечатление произвела на Леа столица Кенлира – Бринли. Она не походила ни на легкие резные города Энданы, ни на пестрые мозаичные – Варнабы.

Мрачный серый город, полный узких извилистых улочек, расположился на высоком холме. Его дома больше напоминали маленькие крепости: крепкие, обитые железом двери, высокие стены, узкие окна-бойницы. Даже редкие статуи, украшавшие крыши, заставляли чаще задумываться о смерти, чем о жизни: зубастые крылатые чудища щерили пасти на проезжающих мимо всадников, суровые воины поднимали мечи на непрошеных гостей.

И сами скульптуры не вырезали из белого мрамора или желтоватого известняка, а отлили из темной тяжелой бронзы.

– Весело тут у вас, – пробормотала Леа сама себе под нос, но Траес расслышал и усмехнулся:

– Привыкнешь! Ты еще фресок в наших замках и храмах не видел.

– Ну почему не видел, а у Марка? – вспомнила Леа светлую легкую живопись в жилище друга.

– Ну, ты хватил! У Марка! – рассмеялся рыжий воин. – Да он на весь Кенлир известен тем, что во всем потакает жене. А она терпеть не может всех этих чудищ и батальных сцен. Так что пришлось Марку сразу после свадьбы полностью переделать все покои. Чем он, кстати, вызвал большое недовольство у избранного брата Масгена. Правда, Марк?

Тот только неопределенно пожал плечами.

Траес тем временем не унимался.

– А еще ходят слухи, – воин перешел на доверительный громкий шепот, – которым лично я склонен верить, что двух птичек, целующихся среди цветов шиповника, он нарисовал собственноручно.

Леа, вспомнив рисунок, подавила смешок. То-то ей показалось, что вид у птах взъерошенный и сердитый, словно они драться собрались!

Она недоверчиво посмотрела на Марка, и тот снизошел до ответа:

– Игерна носила под сердцем сына.

Как будто это было самым лучшим объяснением.

Траес, весело оскалив зубы, подмигнул принцессе:

– Не женись, Леон, а то станешь похожим на этого безумца.

– Ты просто завидуешь! – рассмеялась принцесса, а Траес в ответ запел веселую песню о храбром воине, который очень хотел, но никак не мог выбрать себе жену.

Леону отвели покои рядом с королем. Тиар пожелал, чтобы новый телохранитель всегда был рядом. Ему нравились рассказы чужеземца о далеких странах. О том неведомом светлом мире, что скрывал непроходимый горный хребет.

Когда все дневные дела завершали или откладывали до утра, в небольшой зале, примыкающей к спальне его величества, собирались близкие друзья короля.

И когда Тиар просил чужеземца рассказать о других народах, затихала громкая речь, а суровые мужи становились похожими на маленьких детей: у них так же светились глаза от восторга.