Вероника Иванова - Комендантский час

— Сам не хочешь, приятеля своего напряги. Он же тебе обязан не меньше, чем ты мне, вот и сочтетесь помаленьку.

Очень естественное развитие событий. Логичное и, пожалуй, не вызывающее возражений с моей стороны.

— И не тяни резину, это тебе не идет.

Друг, значит? Пока больше похоже на спонсора, который не упустит шанс получить процент за свое участие в предприятии. Но это, опять же, не мое дело.

Удаляется остроносая дергано, чуть подпрыгивая и приседая, то ли от возбуждения, то ли по причине проблем с опорно-двигательным аппаратом. И каждое перышко на ее полушубке колышется в такт движениям.

— А что именно надо делать?

Вася разворачивается в мою сторону, ехидно замечая:

— Надо же, снова голос прорезался! Я-то уж подумал: все, кранты.

Смеяться в каком месте надо?

— Так скажешь или нет? А то опять все испорчу.

— Звучит как угроза.

Ему в самом деле весело. Мне — наоборот.

— Хочешь убедиться?

— Ой, нет, не надо! Верю-верю-верю.

Вот почему каждое его слово кажется донельзя обидным? Он же не прилагает к этому специальных усилий. Или все-таки…

— Для начала надо всю эту тару сложить.

Оглядываюсь вокруг в поисках свободного места и уточняю:

— Куда?

— Не «куда». Просто — сложить.

Изображать непонимание даже не приходится: Вася, не тратя лишних слов, тянет на себя ближайший короб и начинает его… Скажем, тискать. Жулькать. Мять. Не в произвольном порядке, правда, а по какому-то непонятному мне, но явно существующему принципу. Мнет, пока из громоздкого многогранного предмета не получается маленький кубик.

— Понятно?

— Не-а.

Хмурится, морщится, вздыхает:

— Хорошо, подсвечу, но за это будешь должен. У меня батарейки почти сели.

Проводит рукой вдоль стенки очередного короба, и в воздухе загораются линии. Они очень тонкие, еле различимые, но свою задачу выполняют: обращают мое внимание на точно такие же нитевидные царапины, пролегающие по твердой поверхности.

— Складываешь поочередно, от глубоких к мелким. В общем, нащупаешь — поймешь.

Световой рисунок гаснет, и каждый из нас поворачивается к своей пирамиде.

Занятие не особо трудное, но занудное до невозможности и, хуже всего, не позволяющее мне параллельно думать хоть о чем-нибудь другом: приходится слишком внимательно осматривать швы. Особенно после того, как согнул что-то не так как надо, и вырвавшийся из рук короб секунд десять летал по отсеку, сигая от стенки к стенке. Вася его, конечно, поймал, но одарил меня взглядом, после которого захотелось провалиться сквозь землю.

Хотя изначально завалы казались огромными, закончились они вдруг и сразу, оставляя после себя только вереницу кубиков, которые отчаянно просились построить из них игрушечный замок. А потом выяснилось, что насчет «драить» Света ничуть не преувеличивала.

Чистить пол полагалось скребком, похожим на рубанок. Без всякого участия моющих средств или иных приспособлений, обычно здорово облегчающих долю уборщиков. И что самое занятное, грязь действительно отскребалась.

Стружка получалась неровная, где потоньше, где потолще, но прочная, сворачивающаяся серпантином, потому убирать плоды нашего труда было легче легкого: только подхватывай ворох завитков и сгружай в короб, оставшийся разложенным.

Блеск наводился тоже вполне привычно. Щетками и пастой, оседавшей на пальцах мерцающей пылью. Не знаю, зачем остроносой все это понадобилось, но когда фронт работ был исчерпан, отсек и впрямь заблестел как медный таз.

— А мы молодцы, — заключил Вася, усаживаясь по-турецки прямо посередине расчищенного пространства.

Сделал он намного больше, чем я, что неудивительно: на любое действие ему требовалось втрое меньше движений. И наверняка еще меньше усилий. Конечно, логично было бы думать о тренировке и сноровке, но…

Мне его не догнать. Ни за что на свете. И из-за этого тоже становится обидно до чертиков.

— Устал?

Да не так чтобы очень. Тем более витаминчики, или что он мне вколол, сделали свое дело, вернув ощущения в норму. В том числе и ясное понимание ограниченных возможностей собственного тела.

— Опять язык проглотил?

— Нет.

— А чего не отвечаешь? Между прочим, у нас это считается невежливым. У вас не так?

Ну вот зачем он все время ставит этот забор? Словно сам чего-то боится.

— По-всякому.

— Понятно.

А душевно-то как общаемся! Прямо-таки беседа двух людей, знающих друг друга с детства. А ведь на самом деле ни он, ни я ничегошеньки…

— Не рассиживаться! Марш за мебелью!

— Ласточка моя, о том ли я думаю, о чем думаешь ты? — спросил Вася, плюхаясь на диванную подушку.

— Не мни присутственное место! — огрызнулась остроносая. — Тут каждая вмятинка наперечет.

Они и правда оказались очень мягкими, но при этом до странности тяжелыми: мне в одиночку было бы не справиться. Одиннадцать объемистых пуфиков, выложенных полукругом. А еще — ровно столько же секций низенького стола, по секции на место.

— Торжественный прием намечается? — спросил я у лохматого.

— Не то слово!

Да уж, пыли в глаза пущено много: вон, до сих пор у потолка витает. Но выглядит все это роскошество как-то… убого, что ли. На уровне дворовой самодеятельности.

— И тот, кто сюда придет… Ему понравится?

Вася пожал плечами:

— Поживем — увидим.

— Но должно?

— Расчет на этом и строится. Первый шаг, дань традициям и все такое.

Знакомо. Накрыть стол, приготовить ценные подарки, подкатиться, подлизаться — обычная стратегия для ведения дел определенного толка. Значит, в ближайшее время сюда должна явиться некая важная персона, перед которой наша хозяйка будет стелиться ковром. Хотя этого добра на полу уже и так многовато: ноги вязнут по щиколотку.

— Чего хмуришься?

Потому что складывающаяся картинка происходящего мне не нравится. И никогда не нравилась.

— Эй, только не плюйся! Оттереть не успеем.

— Я и не собирался.

— А лицо сделал вполне подходящее.

У Фани все происходило точно так же. Он сам, правда, нечасто лебезил перед своими вышестоящими приятелями, зато караваны с дарами от тех, кто пониже, доставлялись в имение регулярно. И далеко не все предметы оказывались неодушевленными.

Я в такие моменты старался находиться подальше от места основного действия. В основном чтобы не видеть сальные рожи и умильно-преданные взгляды бесконечных просителей милости. Но не только.

— Не нравится?

Зачем допытывается? От скуки, наверное.

— Не важно. Это же не моя презентация.