Дэниел Абрахам - Война среди осени

Она проводила целые часы в пышном изобилии садов или под высокими сводами обеденных залов, рассказывая о работе Маати все, что он разрешил открыть. Жены утхайема были рады любой доброй вести, и Лиат не могла им отказать. Повторяя свои рассказы по нескольку раз, она и сама начала черпать в них надежду. Однако беседы за чаем и сладким хлебом отнимали время и силы. Лиат поняла, что слишком увлеклась.

Второго урожая пшеницы едва ли хватит на всех, а светская болтовня не прокормит горожан в голодные зимние месяцы. Если они вообще останутся живы. Не будет никакой разницы, что она успела сделать, а что — нет, если завтра в Мати явятся гальты.

— Как-нибудь обойдемся, — успокаивала Киян. — Забьем часть скота и сами съедим кормовое зерно. Но даже если мы половины прежнего урожая не соберем, все равно продержимся до весны.

— Все-таки лучше бы запасти побольше, — сказала Лиат.

Киян сложила руки в жесте согласия, заканчивая разговор. Лиат изобразила формальную позу прощания, как подобало при расставании с высокородной особой. Киян это обеспокоило. Она подалась вперед и взяла Лиат за руку.

— Вам плохо?

— Ничего страшного. Просто голова разболелась. Такое у меня бывает, когда хаю Сарайкета вздумается ввести новые налоги или когда хлопок не уродится. Все пройдет вместе с неприятностями.

Жена Оты кивнула, но руку не убрала.

— Могу я вам чем-то помочь?

— Скажите, что хай приехал обратно вместе с Найитом, что гальтов разбили, а мир вернулся на круги своя.

— Да, — сказала Киян. Ее взгляд обратился куда-то вдаль, рука опустилась на стол.

Лиат пожалела, что не удержала язык за зубами и упустила драгоценный миг сочувствия.

— Хорошо бы, если бы так все и вышло, — закончила Киян.

Они простились, и Лиат ушла. По коридорам дворцов сновали рабы и слуги, посыльные торговых домов, утхайемцы. Она проходила через просторные залы, чьи мозаичные потолки терялись в вышине, спускалась по мраморным лестницам, таким широким, что на них могло встать двадцать человек в ряд. В воздухе плавал запах благовонных курений, но он совсем ее не успокаивал. Лиат догадывалась, что мир по-прежнему ярок и светел, как тогда, когда она приехала в Мати. Что поющие голоса звенят все так же сладко. Всему виной было только ее уныние: оно выпивало жизнь из красок и разбивало мелодии. Только страх, что ее мальчик лежит сейчас где-то в полях, и боль от натянутой в голове струны.

Когда Лиат пришла в палаты целителей за средством от головной боли, она застала там Эю. Девочка и лекарь о чем-то беседовали. Рядом на черном столе из сланца лежал обнаженный молодой человек. Его лицо побелело и покрылось испариной, глаза были закрыты. Нога посинела от кровоподтеков, а сбоку зияла глубокая рана. Лекарь был не старше Лиат, но уже обзавелся лысиной, блестевшей в окружении бахромы седых прядей. Он объяснял что-то Эе, указывая на израненную ногу юноши. Девочка слушала его с жадным вниманием, будто слова были водой, а она изнывала от жажды. Лиат потихоньку приблизилась к ним, стараясь расслышать, о чем идет речь, прежде чем ее заметят.

— Видишь, его лихорадит, — говорил лекарь. — Этого стоило ждать. А что ты скажешь про мышцы?

Эя внимательно посмотрела на ногу. Лиат заметила, что девочку больше интересует рана, чем неприкрытая нагота мужчины.

— Они растянуты, значит, связки еще целы. Он сможет ходить.

Врач укрыл парня покрывалом и потрепал по плечу.

— Слышишь, Тамия? Дочь хая говорит, ходить будешь.

Тот открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Ты права, Эя-тя. Сухожилие повреждено, но не порвано. Через несколько недель он встанет на ноги. Сейчас главная опасность в том, что рана может воспалиться. Мы промоем ее и наложим повязку. К тому же у нас, кажется, появился еще один больной?

Лиат неожиданно превратилась из наблюдателя в наблюдаемого и от этого растерялась. Лекарь улыбнулся ей сдержанно, с привычной для его ремесла вежливостью, словно мясник, продающий ягненка. Эя просияла. Лиат жестом изобразила просьбу о снисхождении.

— Не хотела вас прерывать. Но меня совсем измучила головная боль. Я подумала, может…

— Садитесь, Лиат-кя! — воскликнула Эя, схватила ее за руку и потянула к низкой деревянной табуретке. — Лоя-тя справится с чем угодно.

— Ну, не то чтобы с чем угодно, — возразил тот и улыбнулся чуть-чуть добрее.

Теперь он обращался не просто к пациентке, а к своей ровеснице и подруге его старательной ученицы.

— Попробую облегчить ваши страдания. Скажете, где почувствовали боль.

Нежными, как перышки, пальцами лекарь ощупал ее голову, коснулся висков. Когда Лиат отвечала, он удовлетворенно кивал. Затем измерил ей пульс на обоих запястьях, осмотрел язык и глаза.

— Я знаю, чем помочь вам, Лиат-тя. Эя, ты видела, что я делал?

Та изобразила позу согласия. Странно было видеть, как знатная и богатая девочка с таким вниманием относится к советам человека, который был всего лишь уважаемым слугой. На сердце у Лиат потеплело.

— Теперь осмотри больную, — сказал лекарь. — Я пока смешаю порошок, а потом обсудим твои наблюдения, пока будем выбирать гравий из нашего друга Тамии.

Прикосновения Эи были жестче и неуверенней. Там, где лекарь едва касался головы, девочка сжимала пальцы так, словно хотела за нее ухватиться. Лиат все понимала. Когда-то давно она и сама так же тщательно выполняла поручения.

— У тебя хорошо получается, — ласково заметила женщина.

— Я знаю. Лоя-тя очень умный. Он говорит, что я могу приходить сюда, пока родители не запретят. Покажите язык, пожалуйста.

Лиат подождала, пока не кончится повторный осмотр, а затем спросила:

— Ты, наверное, рада, что нашла дело по душе?

— Мне нравится, — ответила Эя. — Конечно, я лучше вышла бы замуж, но это тоже неплохо. Может быть, папа-кя найдет мне такого мужа, который позволит мне работать у лекарей. А может, я даже выйду за хая и тогда смогу делать, что хочу. Ведь мама-кя теперь сама управляет целым городом. Все так говорят.

— Поживем — увидим, — сказала Лиат, пытаясь представить хая, который разрешает жене заниматься лекарским ремеслом.

— Вы думаете, что потом хайема уже не будет? — спросила Эя. — Что всех перебьют гальты?

— Конечно, нет, — попробовала возразить Лиат, но умолкла, встретив глаза девочки.

Та смотрела на нее спокойно, серьезно, точь-в-точь как Ота. Странно было видеть хладнокровие на таком юном личике. Эя, как и отец, готова была судить хоть самих богов, если бы это потребовалось. Удобная ложь не могла ее успокоить. Лиат опустила глаза.

— Не знаю. Может, и так.