Александр Прозоров - Слово воина

— Как обошлось-то все это вам, христиане? — поинтересовался ведун.

— Алексея Низкорукого зарубили, — пожаловались селяне. — Павлика, сына Владимирского, тоже убили. Девок опозорили, почитай, всех — хорошо хоть, целы остались. Скотину напугали, трех свиней зарезали, кур затоптали. Кабы не ты, вовсе беда бы случилась.

— Это понятно… — поднялся Середин, посмотрел в сторону кладбища, на навьюченных коней. — Вы мечи-то себе оставить не хотите? На случай, если хазары опять налетят?

— Мы, путник, к оружию непривычные. Кабы хотели бы, давно бы в дружину княжескую подались али к боярам каким богатым, — перекрестился старший из крестьян. — Наше дело землю пахать, хлеб да репу сажать. А с ворогом биться — дело княжеское. Мы ему за то оброк платим. Токмо не управляется ноне с делом своим князь. Который раз хазары окрест города шастают. Мы об этом годе дважды ужо в лесных схронах отсиживались. Да токмо, сам видишь, не убереглись. Все в руке Божьей. Мыслим с мужиками, не станем более на поругание поганым оставаться. Как хлеб сожнем, уйдем на север, к Ростову. Туда, сказывают, степняки не захаживали.

— Если все в руке Божьей, — не удержался ведун, — зачем уходить? Бог захочет — и здесь спасет. Не захочет — хоть на полюсе дотянется.

— Береженого Бог бережет, путник, — покачал головой крестьянин. — Мы лучше уйдем…

«Ну, вот, — подумал Середин. — И поедет к сердцу Руси христианская отрава. Правда, эти покорные телята хотя бы капища рушить не станут и чужих идолов рубить. А может, и сами образумятся, вернутся к вере истинной. Землю-мать свою любить станут, а не бога чужого, небесного».

— Вот что я вам скажу, — вздохнул Олег. — Давайте-ка, мешок свой заберите, вам он нужнее будет. Коней половину от вьюков освободите да себе оставьте. А оружие и упряжь хазарскую на остальных перекиньте. Уж придумаю я чего-нибудь с этим барахлом.

Ведун вернулся к свинине, не торопясь доел окорок, ощутив в желудке приятную сытость, потом направился к возящимся со скакунами крестьянам:

— Ну, что тут у вас?

Стараниями селян в распоряжении Середина осталось одиннадцать коней, увешанных оружием так, словно ведун намеревался снарядить для личных целей целую армию. Наиболее комично смотрелись седла, коих на каждой лошадиной спине имелось целых два. Плюс мешки, торбы, ремни, веревки…

Олег понял, что влип. Разбираться со всем добром, разгружать и нагружать эту кавалькаду на привалах, пасти лошадей, задавать им овса — никаких рук не хватит! Избавляться требовалось от столь громоздкого и хлопотливого груза, и чем скорее — тем лучше.

— А скажите, мужики, — поинтересовался он. — Город какой торговый тут поблизости есть?

— А как же, — удивились крестьяне. — Знамо, есть. До Мурома, почитай, всего двадцать верст!

«Сорок километров, — щелкнуло у Середина в голове. — За день можно успеть, если нигде не задерживаться».

— Коли так, — сказал он вслух, — то спасибо вам всем за доброту и ласку, хорошего вам урожая и доброго пути. А мне пора.

Погань

Предместья Мурома радости подъезжающему путнику не внушали. Дважды на своем пути Олег встречал опустевшие поселки, в которых не лаяли собаки, не мычали коровы, не смеялись дети. Только пустые срубы с дверьми, печально свисающими на ременных петлях, темные глазницы окон, безвольно просевшие сараи и хлева, покосившиеся изгороди и плетни, заплесневелые крыши. Возвышались огромными кипами никому более не нужные стога, покачивались одноногие деревянные журавли у колодцев. Только черные вороны рассиживались на печных трубах, с жадным интересом поглядывая на странника: а ну, и он сейчас завалится набок, истекая кровью? И можно будет снова вдосталь набить брюхо свежим мясом, покружиться, каркая, в небесной вышине, подкопить жирок в преддверии близких заморозков.

— Не дождетесь, — буркнул Олег, без всякой телепатии читая их мысли.

Вокруг деревень стояли хлеба. Точнее, уже осыпались. Колосья роняли в сухую землю никем не востребованный урожай, готовясь укрыть его на зиму своими стеблями, вдоль леса сворачивалась в огромные кочаны капуста, поникали листьями свекла и репа. Не будет никому из них ныне теплых погребов и прощальной бани в жаркой русской печи, прежде чем попасть на семейный стол.

Постройки вдоль дороги встречались все чаще, но многие из них обозначали свое недавнее существование лишь черными прямоугольниками пожарищ. Впечатление от увиденного складывалось у ведуна вполне определенное, а потому он, настороженно поглядывая по сторонам, не снимал руки с сабельной рукояти. Щит Середин перевесил вперед, прикрыв окованным деревянным диском левую ногу. На всякий случай.

По царящей вокруг разрухе возникало нехорошее впечатление, что города Мурома уже давно нет и в помине, что на его месте осталось только мертвое пепелище — пиршественный стол для кощеева воронья. А потому, увидев наконец после очередного поворота окруженные широким рвом городские стены, Олег испытал огромное облегчение.

Столица местного княжества огородилась от ворогов стеной более высокой, нежели далекое отсюда Белоозеро, но не цельнокаменной, а двойной. Крупные валуны, в щелях между которыми уже успел нарасти мох, доходили по высоте примерно до третьего этажа, а выше, еще на столько же, поднималась стена бревенчатая, с зубцами и жердяным навесом наверху. Башни тоже были деревянные, широкие и оттого казались приземистыми, несмотря на высоту. Бревенчатым оказался и терем над воротами — в узких бойницах его поблескивало множество глаз.

— Кто ты таков, путник, и куда путь держишь? — спросили сверху, когда ведун остановился на подвесном мосту перед запертыми воротами.

— Ведун Олег, из Новгорода, — ответил Середин. — Хочу на торг пройти, добычу ратную продать, что от хазар дохлых осталась. Несподручно мне с этаким караваном домой возвращаться.

— Где хазар мертвых нашел? — заинтересовались наверху.

— Нашел-то я их живыми, — усмехнулся ведун. — Да только ненадолго.

— А дружина твоя где?

— А зачем мне дружина? — удивился в ответ Середин. — Хазар и было-то полтора десятка. Один управился.

На некоторое время у ворот повисла тишина, потом послышался грохот, одна из створок слегка приоткрылась наружу.

— Проходи, путник.

Олег спешился, взял свою гнедую под уздцы, вошел в прохладный полумрак. Следом безропотно потянулась вереница хазарских коней. Под надвратным теремом гостя встретил один-единственный воин — бородатый витязь в кольчуге, из-под которой выступал наружу подол красной рубахи; на плечах его лежал подбитый мехом голубой плащ, из-под шлема выбивались соломенные кудри. Впрочем, всякое движение ведуна немедленно отзывалось шорохом наверху, а в десятках отверстий в потолке холодно поблескивали наконечники стрел. Середин понял, что руку к сабле лучше не подносить.